Антон шевельнулся, но ствол мгновенно повернулся в его сторону.

— Не мешай! — заорала Оксана. И снова прицелилась в Иванова, который лежал бледный и затравленно озирался. — И этого было мало, было мало, что меня втоптали в грязь, потом меня и еще десяток несчастных продали, как рабынь. В наше время людей продают, понимаешь ты это? Меня трахали, трахали и трахали. Меня долгие годы трахали и здесь и там, пока я не сбежала. Мне нечего было терять, у меня было только одно желание: вернуться, найти тебя и убить. Ты когда-нибудь плавал один изувеченный в открытом море, тебя акулы толкали под бока, собираясь сожрать? А меня толкали. И спасибо старику, что подоспел со своей лодкой. И спасибо его внучке, которая научила меня владеть оружием, научила прятаться, подкрадываться, выживать самой и убивать других. Я начала убивать еще там, но это не важно. Я накопила денег, я вернулась…

— Оксана! — позвал Антон, потрясенный рассказом.

— Я не Оксана, я Валерия! Мама меня звала Лерой… Но она не дождалась, она умерла от горя, и это хорошо. Хуже было бы, если бы она узнала, что сделали с ее дочерью. С чистой светлой девочкой. А она умерла. Это я убила ее. А вчера я убила своего отца. Он был подонком, но он был мой отец! Ты сука! Я отца убила. Я даже твою жену убила… И это уже твоя вина, ты ее подставил, в тебя я целилась в том окне!

Антон бросился вперед и выбил винтовку из рук девушки. Он схватил ее поперек туловища, но та с какой-то звериной силой вырвалась, выскользнула и отскочила к стене сарая. Откуда-то она выхватила пистолет.

— Я полицейский, Лера! Не стреляй, прошу тебя. Я долго за Ивановым охотился, его ждет суд, поверь мне.

— Вы… вы все падаль! — завизжала Лера. — Вы все виноваты, что в двадцать первом веке в благополучной стране воруют людей, продают, насилуют. Вы во всем виноваты, вы не люди, вы… оборотни, звери, я вас всех ненавижу, погоны ваши, форму вашу…

И тут случилось страшное. Лера сунула себе ствол пистолета в рот и нажала на спуск. Грянул выстрел, и Антон зажмурился. Он не хотел видеть, как разрываются мягкие ткани ротовой полости от энергии выстрела, как разлетается череп, как разбрызгиваются мозги. Вокруг затопали ноги, послышались крики, команды, залязгало оружие.

Растирая руками онемевшее лицо, Антон подошел к бездыханному телу Леры и уселся на землю. Рука девушки все еще держала пистолет, и ствол его был окровавлен и немного дымился. Вот и все…

— Антон, что с тобой? — спросил подбежавший Быков.

— Ничего особенного, Алексей Алексеевич, — не глядя на шефа, ответил Антон. — Иногда бывает очень и очень горько, когда тебя считают мерзавцем только потому, что ты носишь форму полицейского. Очень это неприятно, когда не верят никому.

— Ну-ну, успокойся. Это сгоряча так…

— Сгоряча? Да нет! Она через такое прошла, такое вытерпела, что… Это не сгоряча, это недоверие общества. А дальше будет только ненависть. Ох, и много у нас с вами работы. Чтобы нас перестали презирать, чтобы нам снова начали доверять. Когда это будет, а, Алексей Алексеевич?

— Ну, от тебя это тоже зависит, — проворчал Быков. — А что будет легко, я тебе никогда не обещал.

— Прости, девочка, — положив свою ладонь на холодеющую руку убитой, тихо сказал Антон. — За всех нас прости…