Аббат Мори выразил протест от имени правых; депутаты избирались по округам и должны были повиноваться воле своих избирателей. Ответ ему дал Мирабо:

— Я не могу не выразить чувства глубокого возмущения в связи с тем, что злонамеренные риторы беспрестанно противопоставляют народ Национальному собранию, словно не благодаря Национальному собранию народ узнал, обрел, завоевал свои права! Словно, окружив себя памятниками из наших трудов, из опасностей, коим мы подвергались, из наших услуг, мы могли стать подозрительными народу, опасными для народных свобод! В тот день, когда зал, где мы должны были сойтись, оказался закрытым, опоганенным, ощетинившимся штыками, мы стали искать место, где собраться и в первом же попавшемся свободном помещении поклялись скорее погибнуть, чем сохранить подобный порядок вещей. Тогда депутаты от народа сформировали Национальный конвент, чтобы уничтожить власть произвола и защищать права народа от всякого посягательства… Нападки со стороны деспотизма, опасности, которые мы отвели, насилие, которое мы подавили, — вот наши титулы. Наши успехи их утвердили, неоднократно подтвержденная поддержка всех частей империи их узаконила, освятила. Откликнувшись на немолчный набат необходимости, наш Национальный конвент стал образцом для подражания, поднялся выше всякой власти; он подотчетен только самому себе, а судить его — потомкам. Господа, вы все знаете фразу римлянина, который, чтобы спасти свою родину от страшного заговора, был вынужден превысить полномочия, предоставленные ему законом. Лукавый трибун потребовал от него поклясться в том, что он их соблюдал. Таким хитроумным способом он рассчитывал поставить консула между клятвопреступлением и трудным признанием. «Клянусь, — сказал великий человек, — клянусь в том, что я спас Республику». Господа, я клянусь в том, что вы спасли общественное дело!

После этого блестящего выступления мандат депутатов продлили бессрочно вплоть до завершения работы Национального собрания.

После такого двойного успеха удвоилась и тревога в Тюильри: человек, которого хотели сделать советником короля, вновь выступил как враг католической религии и сторонник демократии.

Это наводило на размышления…

Разумеется, не исключено, что Мирабо, видя колебания королевской четы, решил продемонстрировать, как велика его власть над Национальным собранием и массами.

Было ли целью этой демонстрации ускорить переговоры или подороже продать свои услуги — до конца еще не ясно и, возможно, никогда не прояснится. У переговоров между двором и Мирабо был только один свидетель — граф де Ламарк, которому и следует предоставить слово…

Не указывая точной даты, Ламарк сообщает, что передал Мирабо предложение короля, однако в значительно сокращенном виде, поскольку сначала он не сказал о том, какие ограничения монархи намеревались наложить на действия избранного ими советника. Чтобы подсластить пилюлю, Ламарк подчеркнул высокую оценку политических талантов Мирабо, высказанную королем и королевой; однако не стал скрывать подозрений и недомолвок Марии-Антуанетты по поводу октябрьских дней:

«Тотчас он (Мирабо) переменился в лице; пожелтел, позеленел, пострашнел. Испытанный им ужас был поразителен. Чтобы его успокоить, я передал ему всё, что сказал королеве по этому поводу, и твердил о том, что она совершенно уверилась в его невиновности. Еще долгое время у него оставалось тягостное впечатление от того, что он стал предметом столь ужасного подозрения».

Зато когда Мирабо убедился, что король с королевой решились прибегнуть к его услугам, его лицо просияло. В осознании собственного превосходства он выказывал тщеславие своих предков. Королевское уважение произвело столь волшебное действие, словно было оказано простому придворному. Перемена была столь заметна, что Ламарк испытал еще больше сожалений — ну почему престол не обратился к Мирабо годом раньше?

Эта непосредственная реакция была вызвана естественным чувством удовлетворения крупного ума, который, наконец, оценили по заслугам; в таком поведении нет ничего, достойного презрения; вот только радость Мирабо помешала ему вполне оценить сложность своей задачи.

Ламарк так описал ему настроение короля: Людовик XVI как будто смирился с потерей абсолютной власти, чем и объясняется положение. Однако такая точка зрения противоречила мнению Мирабо, который по-прежнему был сторонником сильной исполнительной власти, по меньшей мере потому, что еще не потерял надежду сам ею руководить.

Чтобы скрепить отношения с престолом, Мирабо написал 10 мая 1790 года письмо королю, текст которого всем известен: это клятва в абсолютной преданности монархии, обещание безусловной помощи. Депутат от Экса просил о двухмесячной отсрочке перед тем, как перейти к делу; во время этой передышки он намеревался не только убедить короля, но и всё подготовить для осуществления плана, чтобы найти монарху надежное укрытие.

Тщательно запечатанное послание Мирабо было передано Ламарком графу де Мерси-Аржанто; тот вручил его королеве для Людовика XVI. Передав письмо австрийскому послу, Ламарк завел с ним разговор. Иллюзий они не питали: оба считали, что французская монархия уже погибла, и сомневались в том, что Мирабо удастся ее спасти; в очередной раз они сошлись во мнении, что он — последняя надежда.

Первое послание Мирабо обрадовало монархов, превзойдя все их ожидания. Мария-Антуанетта вызвала к себе Ламарка, приняв его у госпожи Тибо; она спросила, что нужно сделать для того, чтобы Мирабо остался доволен ею и королем.

Избегая чересчур конкретного ответа, Ламарк предложил помочь Мирабо материально, ибо служба государству не позволит ему заниматься собственными делами, а средств, необходимых для ведения достойной повседневной жизни, у него нет.

Мерси-Аржанто поручили переговорить с Ламарком о том, чем может престол отблагодарить «новобранца». Зная, что его друг погряз в долгах, Ламарк посоветовал королю уплатить их. Однако долги слыли настолько значительными, что Мерси не решился сразу дать согласие.

Ламарк затребовал у Мирабо отчета о его пассиве. Мирабо развел руками: самое большее, что он мог сказать, — сумма велика; ему это было тем более досадно, что, по его словам, ему хватило бы 100 луидоров в месяц, чтобы жить в свое удовольствие.

Несколько дней спустя, поразмыслив, он составил примерный список своих долгов за более чем два десятка лет. Список изобиловал живописными деталями: Мирабо, например, еще не расплатился за свой свадебный костюм. Включая 400 луидоров, выманенных за последний год у Ламарка, общая сумма долга составляла 208 тысяч ливров.