В Париже, скрываясь под вымышленным именем, он имел наглость просить о помощи герцога де Нивернуа [13] , одного из крупнейших вельмож Франции: любовница герцога, госпожа де Рошфор, была близкой подругой госпожи де Пайи. Салонный дипломат Нивернуа известил об этом Друга людей, тот пришел в ярость и принял меры. Господин дю Сайян, зять маркиза, попытался смягчить удар и добился от Шуазеля, в ту пору военного министра, чтобы санкции носили только дисциплинарный характер, а затем вызвался лично препроводить беглеца в Сент.

Сценарий был продуман заранее: Пьер-Бюфьера отправили с поручением. В письме, которое он должен был доставить маршалу де Сентеру, заключался приказ арестовать гонца и поместить его под стражу на остров Ре. Опыт пребывания в королевской тюрьме оказался не столь горьким, как рассчитывал Друг людей. Губернатор форта Ре, старый Бальи д’Олан, поддался очарованию узника, охотно вел с ним беседы и стал ему другом.

У помощника коменданта, господина де Мальмона, была дочь: ее роман с Мирабо — прообраз романа Фабрицио и Клелии в Фарнезской башне [14] . Этим вполне объясняется и снисходительность Стендаля к пленнику с острова Ре. Через посредство Мальмонов Мирабо смог возобновить переписку с дочкой полицейского из Сента. Получив позволение гулять по острову, он быстро сумел пересечь пролив и попировать в Ла-Рошели, где, разумеется, наделал долгов.

Он также вызвался сражаться добровольцем на Корсике: Людовик XV только что купил этот остров у генуэзцев. Его жители, хотя уже долгое время находились под французским господством, потребовали независимости и взбунтовались.

Уже четверть века Корсика была полигоном для маневров; Сегюр принял там боевое крещение, Кастр командовал там войсками, а затем уступил свое место маршалу де Во, который и стал усмирителем острова. Под началом последнего Мирабо, вместе с Лозеном, будущим герцогом де Бироном, узнал, что такое война, вернее, герилья, поскольку корсиканская кампания велась отнюдь не по правилам великой стратегии, если не считать любовных сражений.

Не стоит терять время, рассказывая о его романах с дочкой генерала Чеккальди, с госпожой Шарден, женой военного интенданта, с двумя сестрами-корсиканками, якобы из хорошей семьи, со служанками и, наконец, из озорства — с монахиней.

Даже если сделать скидку на хвастовство, большинство сражений, в которых отличился Мирабо, происходили в постели, а не на поле боя.

Намереваясь написать впоследствии историю Корсики, он вел дневник своих походов и убеждал себя в том, что он прирожденный полководец. «Я рожден для войны, — уверял он. — Я получил от природы верный и быстрый глаз. Из всех книг, написанных на разных языках о войне, нет ни одной, которую бы я не прочел… Я могу предъявить свои записки обо всех областях этого ремесла, от важнейших военных предметов до мелочей, относящихся к артиллерии, инженерным сооружениям и снабжению».

Это бахвальство становится особенно пикантным, если уточнить, что сам бахвал командовал гарнизоном в Аяччо в тот самый день 15 августа 1769 года, когда в этом городе родился Наполеон Бонапарт!..

Весной 1770 года Корсика была усмирена, и Мирабо отплыл в Прованс; он ступил на землю, которая первой признает его гений. Для начала он собирался отправиться к дядюшке Бальи и посетить тот самый замок Мирабо, имя которого жаждал носить.

Бальи принял его сдержанно; как все раскаявшиеся грешники, он не отличался снисходительностью; выходки Пьер-Бюфьера в Сенте его возмутили; он советовал маркизу отправить непокорного в Голландскую Индию — шансы вернуться из такой экспедиции были невелики. Пьер-Бюфьер был этим потрясен до глубины души. «Вы признались мне, — писал он позднее отцу, — что были готовы отправить меня в голландские колонии во время моего заключения на острове Ре; это слово произвело на меня глубокое впечатление и чудесным образом повлияло на всю оставшуюся жизнь. Что же я такого сделал в восемнадцать лет, что Вам в голову пришла подобная мысль?»

Задержавшись в окрестностях Экса, Оноре Габриэль захотел привлечь дядю на свою сторону. Никого не найдя в Мирабо, он вернулся в Экс вслед за письмом с просьбой о встрече: 14 мая 1770 года генерал с Мальты и лейтенант с Корсики оказались лицом к лицу.

Непоколебимый дядя не устоял перед обаянием племянника. «Я был очарован, — написал он на следующий день маркизу. — Не знаю, возможно, как говорят, у меня в сердце чехарда, но только оно сильнее бьется при взгляде на этого юношу. Я нахожу его некрасивым, но не страшным, и под его оспинами скрываются черты, сильно напоминающие бедного покойного графа (Луи Александра, он же Германик). Он схож с ним повадками, жестами, выражением…»

В первый день Мирабо вошел в милость к дяде благодаря чисто физическому сходству; в последующие недели он обворожил его духовно. Бальи прочел записки об истории Корсики, побеседовал о тысяче предметов с непокорным племянником, которого Друг людей прозвал «господин Ураган», и признался, что совершенно покорен: «Мне никогда не доводилось встречать столь умного человека. Либо это величайший насмешник в мире, либо он будет самым достойным в Европе претендентом на роль папы, министра, генерала сухопутных или морских войск, завоевателя земель. Он превзойдет Марка Аврелия, если не затмит Нерона».

Друг людей счел похвалы чрезмерными и не преминул написать об этом; Бальи же продолжил свою защитную речь: «Из этой головы так и сыплются идеи, некоторые из них совершенно новы… Он только что дал мне прочесть предисловие к „Истории Корсики“; уверяю тебя, что в двадцать два года ты не создал бы ничего подобного». Малоприятное заключение для литератора, который считал себя тогда самым знаменитым в Европе!

Бальи отвез племянника в замок Мирабо. Оноре Габриэль увлеченно осматривал земли, расспрашивал о возделываемых на них культурах, о нравах и обычаях.