Мирабо невозможно было найти, и вот почему: он прятался в покоях Софи де Монье. При малейшем шуме он запирался в шкафу.

Любовники прожили несколько счастливых дней, но чересчур большое потребление продуктов, вызванное аппетитом Мирабо, вызвало подозрения в людской. Тогда пришлось перепрятать беглеца в другом доме, вероятно, у Жаннетон Мишо. По ночам Мирабо иногда наведывался к Софи де Монье.

Чтобы выйти из положения, он написал военному министру прошение снова принять его на службу.

Подпольная жизнь длилась с добрый месяц. Однажды вечером, когда уже было темно, Мирабо застигли перелезающим через забор де Монье и погнались за ним, как за вором. Мирабо остановился, смело назвал свое имя слугам и попросил, чтобы его провели к хозяину дома. Маркизу де Монье он наплел, что возвращается по вызову военного министра в Париж из Берна, и попросился на ночлег.

Господин де Монье попался на удочку, а когда всё понял, Мирабо снова исчез.

Маркиз де Монье был меньшим простофилей, чем казался, но он долгое время молчал, возможно, из гордости, возможно — из приверженности к установленному порядку. Наконец, доносы на жену стали поступать с таких высот, что он уже не мог от них отмахнуться. Господин де Сен-Мори лицемерно прислал к нему священника, чтобы раскрыть ему всю правду.

Маркиз счел нужным объясниться с женой. Софи встретила грозу с отвагой, на которую может подвигнуть только настоящая страсть. Эта непонятая женщина выплеснула всю свою досаду, заявив о своем праве на счастье. Только для сохранения семейной чести она скрывала свою измену, но правда была ей в сто раз дороже, потому что «ее принципом было объясниться со всем светом». Так что она заявила, что не потерпит слежки, которую пытался установить за ней осведомленный муж: «Я заявила ему, что лучше пойду в монастырь, чем стану терпеть слежку со стороны своих слуг, что я не создана для унижений, а потому прошу у него позволения вернуться к родителям».

Маркиз де Монье решил, что в его интересах уступить: он боялся похищения и думал, что председатель де Рюффе лучше уследит за изменницей — все-таки она ему дочь. Поэтому 23 февраля Софи под охраной препроводили в Дижон. Там она встретила ледяной прием. Отец пришел в ярость от того, что дочь поставила под угрозу такой прекрасный союз, мать и сестра-канонисса были возмущены ее плотскими желаниями.

Однако Софи разрешили поехать с родителями на бал, который давал бургундский прево, господин де Монтеро. В разгар празднества церемониймейстер выкрикнул звучное имя:

— Господин маркиз де Лансфудра! [17]

Ошеломленные дижонцы увидели толстого человека с огромной головой и изрытым оспинами лицом. Узнав своего любовника, Софи не смогла скрыть смущения. Госпожа де Рюффе сразу распознала Мирабо, которого никогда не видела, и поспешно увела свою дочь.

Эта дерзкая бравада обернется против наглеца, но в тот момент он совершенно потерял голову: «Я находился при таких обстоятельствах, когда совершаешь одни ошибки».

На следующий день госпожа де Рюффе отправилась к господину де Монтеро и потребовала немедленно арестовать Мирабо. Поскольку тот был в бегах, прево обязан был принять меры; Мирабо взяли под охрану в его комнате на постоялом дворе, а тем временем доложили в Версаль.

Что до Софи, над ней установили унизительный надзор: она должна была спать в комнате канониссы, привязанная за ногу к руке своей сестры.

Любовь восторжествовала над этой кабалой. Однажды вечером, когда канониссу заменяла госпожа де Сен-Белен, Софи развязала веревку и встретилась с Мирабо в саду. Та безумная ночь пробудила в Софи еще дремавшие чувства. В конце концов, именно избыток предосторожностей и принуждений породил непобедимую привязанность, ставшую источником стольких безумств.

Узнав о последних приключениях своего сына, Друг людей бросился к Мальзербу, чтобы потребовать у него нового тайного приказа. Оноре Габриэль, со своей стороны, отстаивал собственные интересы и ловко доказал, что его доведут до отчаяния, если не позволят вернуться к нормальной жизни.

Неожиданно он получил защитника в лице самого господина де Монтеро. Бургундский прево тотчас понял исключительность своего необычного пленника. «Господин де Мирабо, — написал он Мальзербу, — только что распустившийся цветок, и то, что у него есть шипы, не умаляет его ценности».

Если вникнуть в обстоятельства его жизни в тот период, видно, что его неприкаянное существование запросто могло стать нормальным. Можно было оборвать роман с Софи, ограничив его двухмесячным капризом, и все позабыть. Если бы Мирабо назначили куратора, чтобы рассчитаться с его долгами, если бы он возобновил супружескую жизнь с Эмили, если бы ему предоставили место в политике, которого он заслуживал, вся История пошла бы иначе.

Ужасное стечение эгоистических желаний и ненависти, увенчавшееся неудачным политическим событием, положило крест на карьере Мирабо, ввергнув его в пучину событий — одновременно авантюрных и драматических.