— И станешь второстепенным персонажем, решившим убежать от себя. Маша Пахомова — тот же герой сериала, только с легендой, а уж отыщут тебя под новым именем или ты станешь частью другой сюжетной ветки — это ведь все равно?

Лиза переступила на каменном полу мокрыми туфлями-лодочками:

— Значит… я не могу?

— Я отдаю тебе твою колоду, — Хозяин протянул руку, и Лиза, почти против воли, получила в ладонь увесистую стопку карт. — Вспомни какое-нибудь девчоночье гадание — «Что было, что будет, чем сердце успокоится». Или пасьянс разложи на досуге.

— И я стану человеком?

— Если выживешь. Поначалу можешь испугаться, отказаться, отыграть назад. Но с какого-то момента изменения станут необратимыми, и тогда ты получишь свой приз или умрешь…

— Это правда?

Он вдруг ухмыльнулся и посмотрел с откровенной насмешкой:

— Елизавета, а где ты сейчас находишься? Не кажется ли тебе, что ты бредишь, галлюцинируешь или просто видишь очень реалистичный сон?

Она посмотрела на карты в своих руках, Только что они пестрели, рассыпанные, на полу — и вот снова плотно прижались друг к другу, образуя единое целое: колоду с опаленными уголками.

— Нет, — призналась наконец. — Мне так не кажется.

— А жаль, потому что это красивый повод завершить бесе…

Мелькнул свет, и наступила темнота; Лиза открыла глаза почти сразу, но ресницы слиплись и веки воспалились, как от сильного ветра.

— Что ты здесь делаешь? Отвечай! Что за демонстрация? Лиза!

Алена трясла ее за плечо и еще что-то выкрикивала сдавленным шепотом, боясь привлечь внимание соседей. Лиза узнала двор, в который они с мамой переехали двадцать лет назад, детскую площадку, палисадник; она сидела на скамейке, рядом валялись зонт, пестрый от ромашек и ягод, и сумка, выпотрошенная, как цыпленок.

— Что ты тут делаешь? Это… это что? Где деньги? Ты же взяла у меня целую пачку денег! Десять тысяч!

Лиза покачала головой. С неба лил дождь, волосы промокли и спутались, лицо горело.

— Где ты была? Тебя опоили? Тебя обокрали?! Ах я, идиотка, ведь как чувствовала же… Ведь так и знала…

— В скульптуре, — прошептала Лиза, — воспроизводится реальный мир, но основным объектом изображения является человек, через внешний облик которого передается его внутренний мир, характер, психологическое состояние…

— Господи, да что с тобой?! Надо «Скорую» вызывать… Пошли! Вставай! Вон, уже люди смотрят…

Она мой главный персонаж, с удивлением подумала Лиза. А я при ней — второстепенный.

И, шатаясь, послушно вошла за сводной сестрой в знакомое парадное, встретившее сырым, пыльным, до одури знакомым запахом.

— Ма, я не знаю, где она. Мобильный отключен… Она сказала, что позвонит вчера после пары, но не позвонила…

Пашкин голос бубнил и зудел, будто парень отвечал скучный урок у доски. Лиза лежала на своем диване, по-прежнему на своем диване, и не решалась открыть глаза.

— Нет, ма, мы точно не ругались. Она могла уехать к себе, может, телеграмму получила. Может, в телефоне аккумулятор сел. Свинья она, если честно, так поступать…

Мать и сын разговаривали на кухне. За последние несколько дней Алена похудела — она, когда нервничала, вообще не прикасалась к еде. А нервничать доводилось часто; теперь Лиза понимала, откуда взялись многочисленные перипетии Алениной жизни. Алена была героиней сериала, его центральным персонажем, и упивалась своей ролью даже тогда, когда по сюжету приходилось плакать.

Сводная сестра сперва отказалась от прав на жилье, потом стала жертвой грабежа и очутилась на улице без единой копейки. Теперь Алене следовало либо выгнать ее сделав бомжом, либо приютить, потеряв и жилплощадь, и деньги. Либо извернуться как-нибудь еще; Лиза не сомневалась, что Алена извернется. Персонаж, подобный Алене, не может быть однозначно черным либо белым. Алена попробует сплавить сестру, не нанеся критического урона собственной совести; а тут, в довершение всем проблемам куда-то пропала Пашкина невеста Света, тусклая девочка, тощая, как кузнечик.

— Телеграмму ее матери? А если она не там — прикинь, как мать перепугается?

Не в характере Паши было заботиться о нервах будущей тещи. Лиза пошевелилась, села, дотянулась до своей джинсовой юбки, брошенной на спинке стула. В кармане, оттопыривая его, лежала колода карт с обгоревшими кромками.

— Да не волнуйся ты! Вернется — я ей объясню, что так делать нельзя…

— Я сама ей объясню, — резко сказала Алена. — Голова у нее в последнее время не болела, на тошноту не жаловалась?