Понаблюдав эту картину, я решил вернуться в помещение вокзала — и тут увидел сверток, который старик, войдя под навес, положил на один из ящиков, составленных там.

— Эй, отец! — крикнул я, высоко подняв сверток.

Вместо старика ко мне направился почти квадратный мужчина с кирпичным лицом.

— Дедунина вещичка? — осведомился он.

— Да.

— А мы встречать приехали! — охотно сообщил мужчина. — Сына Петровича. Петрович же — печник. Золотые руки!.. Я с его Василием на курсах трактористов учился. Давненько то было. Дружки мы.

Несомненно, он чрезвычайно гордился дружбой с Василием!

— Ну, и что Василий? — спросил я, не понимая радостного настроения мужика.

— Дак он, брат, академию в Москве закончил! Большими делами заворачивает. Однако своих не забывает… Правда, сколько времени вестей не подавал. Мы было подумали: зазнался, начальством стал… Но не таков оказался Вася. Свой!

Признаться, панегирик неизвестному мне человеку слушать было неинтересно. Но перебивать квадратного мужчину я не стал.

— Приехать Василий хотел. Отбил бате телеграмму — встречай, мол. Петрович-то обрадовался! Само собой, оповестил всех. Да как не сообщить: радость общая! Колхоз Васю выдвинул, учиться послал… Да вышла незадача — не сумел Василий прибыть. Дела, видать, помешали.

— Стало быть, он не приехал? — заметил я, начиная кое о чем догадываться.

— Говорю ведь — не сумел. Заместо Василия знакомая его проезжала. Этот гостинец и передала от него, — мужчина кивнул на сверток, чуть было не позабытый дедом. — Всему колхозу через нее передал Вася поклон и привет. А старым товарищам велел особо кланяться! Так-то… Как освободится, сам в гости наедет. Это уж, как штык! Потому что кто от своих отрывается — тот, считай, не человек!..

Кивнув на прощание, он тяжело запрыгал через лужи к рокочущей машине. Люди, уже находившиеся в кузове, протянули руки, и, поднявшись к ним, он поднырнул под брезент. Развернувшись, машина блеснула мокрым бортом, исчезнув за поворотом…

Дождь лил потоком. Стремительные брызги отскакивали от сочащегося водой перрона, в черных лужах разбегались круги, обгоняя и сталкиваясь друг с другом. Мокрые листья залепили настил. Даль была закрыта колеблющейся пеленой — казалось, что воздух превратился в холодную воду, которая текла и шумела повсюду…

Тополя на противоположной стороне шоссе, чудилось, теснее сомкнули строй. Они стояли как бы плечом к плечу, прикрывая один другого.

Мой взгляд упал на огромный тополь в палисаднике. Ливнем унесло его последние листья, гладкая кора потемнела. Одинокий, он вздымал ветки, разительно похожие на руки, молящие о помощи. Дождь хлестал, впивался в него, открытого со всех сторон, бил по зябко вздрагивающим веткам…

Этот зимний день был сер и неуютен. Сильный ветер, перемешанный с колючими снежинками, злобными порывами бил по лицу, холодом лез под воротник. Скелеты до листика облетевших тополей окаменели на фоне тяжелого белого неба. А кое-где, особенно на тротуаре, снег подтаял и на его ноздреватой корке чернели лужицы, расплывались грязные брызги…

Я возвращался из краткосрочной командировки в родной город и вместе с многолюдной очередью медленно двигался к окошку районного автовокзала.

— Гражданочка! Вы за кем? — спросил сзади сиплый женский голос.

Ответа не последовало.

— Да она где-то впереди… Да-а-вно! — вмешался другой голос — молодой и звонкий.

Оглянувшись, я увидел ту, о которой шла речь. Это была женщина в недорогом клетчатом пальто с воротником из искусственного каракуля. Черный платок прикрывал ее светлые волосы, перекинутые на грудь двумя пушистыми косами, одна из которых наполовину расплелась.

Будто не слыша обращенные к ней слова, женщина шагнула вместе с очередью.

— Ну, чудачка! — покачав головой, удивилась сиплая тетка. — Люди стараются как бы скорей, а она чуть ли не назад пятится!

Тетка красноречиво махнула рукой.

…Молодая женщина уже подходила к кассе, когда произошла сумятица: кто-то пытался пролезть без очереди, его начали выдворять. Поднялся шум, народ двинулся к кассе. Женщину притиснули к стене. Я видел, как торопящиеся люди, стремясь поближе к заветному окошку, толкали и отпихивали ее. А она, вроде бы глядя, но ничего не видя опустошенными глазами, даже не делала попытки оказаться в общем потоке…

Когда все успокоилось, очередь женщины, видимо, прошла. Нетерпеливая публика проходила мимо, поглощенная одним желанием: поскорее купить билет — всех ждали накрытые столы, веселье, радостные часы новогодья.