— Благодарю! Ты сам тоже не отличаешься особой щедростью!

Дарос расхохотался.

— У меня нет желания потакать твоей скупости, — бросил он. — Или воспользуйся своими накоплениями, или обходись без денег.

Девушка слегка побледнела. Теперь было уже немного поздно вспоминать о своем намерении попросить у мужа взаймы. Тем не менее Тони все же обратилась к Даросу, не подозревая, что в ее больших глазах отражается мольба.

— Я хотела поговорить о деньгах… — начала она неуверенно.

— Зря колышешь воздух.

— Так как у меня нет возможности… э-э-э, воспользоваться своими накоплениями в настоящий момент, — продолжила девушка, проигнорировав резкие слова супруга, — я хотела спросить: не можем ли мы как-нибудь договориться о возобновлении моего содержания? О, я знаю, его выплата приостановлена, но Луиза больна, и о мальчиках тоже нужно заботиться, поэтому мне, естественно, понадобятся какие-то средства… — Ее голос стих.

У Тони засосало под ложечкой. Непреклонное выражение лица мужа указывало на безрезультатность ее попытки. С какой стати она решила, что она будет вертеть мужчиной так, как захочет, злясь, спрашивала она себя. С глупой самоуверенностью девушка воображала, что будет постоянно требовать у мужа денег и он, не имея возможности отказать ей, покорно их вручит. Но тогда Антония не учла, что брачные узы изменят расстановку сил. До свадьбы музыку заказывала она, но сейчас они с Даросом, похоже, поменялись местами. От ярости и разочарования щеки Тони покрылись красными пятнами. Супруга, казалось, забавляло ее негодование. Он продолжал пристально смотреть на жену сверху вниз со злобной ухмылкой на губах.

— Мне необходимо на что-то жить! — вспылила девушка. Ее глаза вспыхнули двумя зелеными язычками пламени. — Если ты не станешь вести себя более благоразумно, я в полном объеме продемонстрирую тебе свою способность влезать в долги!

Все намеки на ироничное отношение к происходящему исчезли с лица Дароса. Он подошел ближе. Слишком близко, чтобы Антония могла чувствовать себя в безопасности.

— Мои предупреждения, Тони, следует воспринимать всерьез, — бесстрастно произнес он. — Еще до нашей свадьбы ты протянула свои жадные маленькие ручки к моему богатству. Я вынужден был заплатить тебе определенную сумму, но поклялся, что ты ни пенни больше не получишь… За исключением ежемесячного содержания, конечно. — Голос мужчины был очень мягким, но даже Тони не смогла проигнорировать его зловещую угрозу, когда он добавил, тыча пальцем ей в лицо: — Посмей еще хоть раз выписать счет на мое имя, и твоя кожа будет саднить не меньше недели.

Ни злости, ни крика… И тем не менее девушка, к собственному неудовольствию, поймала себя на том, что по-настоящему дрожит. Она, которую друзья всегда считали бесстрашной! Это было невероятно!

— У тебя ничего не выйдет с рукоприкладством!

— Почему? Ты полагаешь, что сможешь дать мне отпор? — поинтересовался Дарос. В его голосе слышались ироничные нотки.

— Я собиралась объяснить, что обращусь в полицию, если ты посмеешь хоть пальцем меня тронуть, — рассерженно заявила Антония.

— Боюсь, это тебе не поможет. Греческие мужья имеют полное право наказывать своих заблудших жен.

Он был наполовину англичанином, хотела напомнить Тони, но промолчала. В ее супруге, возможно, и текла английская кровь, но он предпочитал думать о себе как о греке.

— Я могу уехать подальше, от тебя. — Девушка бросила вызывающий взгляд в сторону судовладельца.

— Верно. Но тогда мой дедушка решит, что наш брак распался. — Глаза мужчины улыбались, когда он добавил: — Видишь ли, в Элладе именно существование интимных отношений определяет, женаты люди или нет. И если ты не будешь жить со мной, тогда… — Дарос пожал плечами, а затем весело рассмеялся, увидев краску на щеках супруги.

Антония хотела бы оспорить это утверждение и выставить его лжецом, но она достаточно долго прожила в Греции, чтобы понять всю важность секса для греков. В любом случае, девушка все равно не собиралась бросать мужа. Во-первых, Тони все еще надеялась, что каким-нибудь способом заставит его заплатить за оскорбления в адрес англичанок. А во-вторых, она не собиралась волновать родителей в такое время, когда они были озабочены спасением своего бизнеса.

Но деньги ей были нужны. Антония размышляла над проблемой, где их достать, в течение следующих нескольких дней после разговора с Даросом, пока ухаживала за Луизой. Она проявляла такую заботу о племяннице, словно была матерью девочки. Дня через два мальчики стали вести себя спокойнее, и Тони решила, что на них повлияла болезнь сестры. Только когда на четвертый день Робби не пришел пить чай, девушка выяснила, что происходит на самом деле.

— Где Робби? — спросила она Дэвида, И тот расстроенно посмотрел на нее.

— В своей комнате.

— Чем он там занимается? — удивилась Антония. — Иди и скажи ему, что чай готов.

— Он не может спуститься.

У Тони сжалось сердце. Ведь не заболел же племянник! С Луизой приходилось нелегко. Она не просто капризничала из-за болезни, но к тому же была раздражительной и упрямой от природы и недостатка родительского внимания. Мальчики отличались своеволием и непослушанием. Несколько минут Тони пребывала в восторге от того беспокойства, которое они причиняют ее мужу, а в следующее мгновение ужасно сердилась на детей. Порой девушка готова была послать к чертям все свои современные взгляды и надавать племянникам тумаков. Как ни удивительно, их разрушительные действия причиняли ей боль, потому что принимали форму настоящего вандализма. Когда во время драки, устроенной мальчиками в гостиной, разбилась редкая нефритовая фигурка, Антония гораздо сильнее переживала из-за ее безвозвратной утраты, чем из-за гневной брани, услышанной от мужа.

— Что значит — он не может спуститься?

— Тот ужасный человек — я имею в виду, дядя Дарос — отправил Роба наверх сразу после обеда и не разрешил ему больше спускаться сегодня.

«Дядя Дарос»? Это откуда взялось? В течение первых нескольких дней Тони пыталась заставить мальчиков хотя бы в такой форме проявлять уважение к хозяину дома, больше ради их собственного блага, чем ради чего-либо еще. Однако они наотрез отказывались называть мистера Латимера «дядя».

— Что натворил Робби?