— Григорьич, шведская семья это же, вроде, немного другое, — усомнился я.

— А я в сортах говна не разбираюсь, — отчеканил бывший полковник, — мало мы эту заразу в советское время гоняли, да так, похоже, и не выгнали, — погрустнел он.

— Ты же вроде по политике специализировался.

— И по политике, и по… короче хватало дел, — дипломатично ушёл он от ответа, — ты вон лучше полюбуйся на эти старые рожи. Им на кладбище уже давно пропуски ставят, а туда же всё, секса им, видите ли, нормального не хватает.

— Ты полковник отстал от современной жизни, — я принял листок свои руки, — например, в Таиланде, так там вообще уже третий пол появился… Господи! — я даже вздрогнул при виде первой фотографии, на которой цветной принтер изобразил что-то похожее на разъевшуюся гориллу с клочковатой шевелюрой, бородавками по всему лицу и злобным пронизывающим взглядом, — да это же какой-то мужик в женском платье!

Григорьич перегнулся через подлокотник кресла довольный произведённым на меня эффектом.

— А, эта, — сказал он, — Лариска. Нравится?

— Даже под угрозой расстрела, — наотрез отказался я, взглянув на неё (него) и ещё раз вздрогнув, — ты с ума сошёл. Да и остальные, — я присмотрелся к двум другим представленным мне портретам: усатой женщине южного на вид происхождения, представлявшей собой уменьшенную в масштабе модель Львовой и окостенелого вида грымзе с пожухшей физиономией, — надо сказать, тоже на весьма специфического любителя.

Я протянул его лист ему обратно:

— Забирай себе, я хочу без кошмаров сегодня спать.

Напевая: — «наша служба и опасна и трудна», Григорьич забрал листок и посмотрел на меня с ожиданием.

— Первая часть операции завершена, — сказал он, запихивая бумагу снова в себе в карман, — виновные установлены. Теперь надо их, — он сделал скручивающий жеста пальцами, — надо как-то нейтрализовать, чтобы они твоего Валеру на мороз не выгнали.

Я задумался. Раньше мне не приходилось воевать с женщинами, да ещё нестандартной сексуальной ориентации. Борю что ли на них напустить? Так он потом меня сам убьёт за потерю либидо. Хотя вообще, согласно фильмам соответствующей эротической тематики, они все должны были быть красивые и привлекательные. И молодые главное. А здесь, пожалуй, ближе по смыслу подошёл фильм ужасов.

— Слушай Григорьич, — мне вдруг пришёл в голову новый вопрос, — а этот Вовка Корниенко, он то к ним каким боком? Или он им родственник?

Григорьич махнул рукой:

— Не родственник. Он вообще сирота круглый, родители лет десять назад спились. Его Мудова где-то на помойке нашла, пригрела. Он у них, типа на побегушках, шустрит по разным поручениям, — бывший полковник вздохнул, — но психику мальчонке они, похоже, сломали. Он тоже странный какой-то. Сказал мне, что рассказики про несчастную любовь сочиняет и в интернете их выкладывает. Знаю я эту несчастную любовь про тоже самое. Это всё эти старые проститутки из него своего делают.

— Не проститутки, полковник, а лесбиянки, — строго поправил я его, — не создавай путаницу в терминах. Тем более бордель разогнать было бы гораздо проще, а вот что делать с розовым баром? Это ведь нынче не запрещено.

— Вот именно, что не запрещено, — сварливо отозвался Григорьич, — просрали Советский Союз. А там за это была конкретная статья в уголовном кодексе.

— Ну, да, — сказал я с сарказмом, — а если бы не просрали, тогда что было бы?

— Тогда бы я был генералом, — мечтательно вздохнул бывший полковник, — а эти вот дуры, имели бы нормальных мужей алкашей и не лезли бы друг другу куда не надо!

— Ладно, товарищ генерал, — сказал я, — ты лучше скажи, что мы в сегодняшней непростой ситуации делать будем? Вот как их заставить отказаться от аренды нашего, то есть Валериного, — поправился я, — помещения. Тем более, если хозяин согласен.

Несостоявшийся генерал почесал свой красный нос.

— Есть пара способов, — сказал он, — если только ты своим Борей опять всё не испортишь.

— Забудь про него, — попросил я, — уверяю, больше таких накладок не произойдёт. И тем более он не испортил, а даже, как ты сказал, помог.

— Тут дело более тонкое, — заметил Григорьич, — одними пиздюлями не поможешь. Короче говоря, что я ещё выяснил? — спросил он сам у себя и тут же ответил, — ну что, например, эта Мудова строит из себя в РПЦ упёртую набоженку.

— Чего строит? В каком РПЦ?

— В рессорно-пружинном цеху, — рассердился Григорьич, — ты вообще, где живёшь? Про Таиланд с третьим полом знаешь, а про РПЦ нет?

— А, — догадался я и извинился за свою непонятливость, — видишь ли, я тоже родился в советской стране. Там нас учили, что религия — опиум для народа.