Незабудки

В этой книге читатель найдет первоначально лишь описание смерти матери героя, взятое из жизни автора. Герой наделен сверх меры талантами и дарованиями, это временами наводит сомнение на читателя. Однако смерть его матери от рака и ее агония в онкологической больнице заставят содрогнуться любого. Но читатель до самой последней строки не узнает, КТО является героем повести – это знание перевернет с ног на голову бесхитростный вроде бы текст, как задумано автором согласно кинематографическому эффекту последнего кадра.

Незабудки стояли в стакане.

Простом стаканчике из толстого стекла с четко выделяющимися гранями, на которых играл свет.

Три веточки, всего три.

Две смотрели на меня, третья отклонялась в сторону, указывая куда-то далеко, в страну неведомого счастья…

Странным казалось лишь то, что стакан был пуст, без капли воды. Но цветы стояли как ни в чем ни бывало, живые и полные соков.

И этому не находилось объяснения…

Впрочем…

Я не успел додумать: раздался грохот, дверь в мою комнату распахнулась и на пороге возникла сестра.

— Соседи говорят, — визгливо затараторила она. — Что ты сбежал из больницы и бросил мать умирать одну.

Я не ответил.

Сказанное было правдой.

Иное дело, что причину содеянного мною я не мог объяснить никому.

Тем более сестре, с которой никогда не имел душевных отношений.

Поэтому я молчал, крепко закусив губу.

— Ничтожество, тряпка и сопляк, — продолжала она. — Тебе стоило

родиться девчонкой, а не мне.

Я закрыл глаза — и мне показалось, что бранится не она, а умерший

несколько лет назад отец.

— Ты никогда ничего не достигнешь. Сдохнешь под забором. Не станешь даже сапожником, как начинал отец. Кошачье дерьмо…

В этом году мне исполнилось девятнадцать, но сестра не относилась ко

мне всерьез, хотя и была младше меня.

Я встал и, по-прежнему ни говоря ни слова, захлопнул дверь перед ее

носом.

А потом щелкнул задвижкой, приделанной мною еще в позапрошлом

году, незадолго до отъезда в столицу.

Я не мог больше слушать ее укоров.

И сам боялся произнести хоть один звук.

Душа моя, убитая и вывернутая наизнанку смертью мамы, была полна

слез, смешанных со стеклянными осколками. И любое движение могло расплескать содержимое.

Я упорно загонял слезы внутрь себя. С самого утра. Зная, что у меня нет

ни одного родного или даже просто близкого существа, перед которым я мог расплакаться, коли тому нашлась причина.

И меньше всего я имел желание проявлять свою слабость перед сестрой.

Потому что, согласно общепринятым правилам, мужчина должен сносить

невзгоды с каменным лицом и стиснув зубы.

Единственный человек, который понимал меня, и не стал бы насмехаться,

правильно восприняв слезы моего отчаяния, была моя мама.

Но мама умерла.

Мама умерла.

Вскрытая и зашитая обратно под ярким желтым светом прозекторской,

она лежала сейчас в морге городской больницы.

Облачившись в траур и поджимая губы при одном взгляде на меня,

сестра с утра развела бурные хлопоты.

Хотя несчастье по-настоящему касалось только меня.

Будь жив отец — он использовал бы повод для очередного безобразного

запоя.

Сестра никогда не была привязана к маме.

Горе обрушилось на меня одного.

Придавило. Размазало по земле.

И надо собрать силы, чтобы не умереть рядом с нею.

У меня закружилась голова.

Сестра продолжала выкрикивать из гостиной обидные слова насчет моей трусости.

Я отошел подальше от двери и сел на кровать.

И только сейчас заметил, что все еще держу в руках незабудки.

Точнее не сами незабудки.

А мою акварель, изображавшую три цветка в стакане.

Рисунок позапрошлого года. Той счастливой поры, когда мама была еще здорова.

А я, не сумев сдать очередные экзамены, махнул рукой на школу. И сделался семнадцатилетним свободным художником. Потому что ощущал в себе силу им стать.

Я уже не помню обстоятельств, при которых рисовал этот натюрморт. И почему, вопреки привычке все доводить до точки, его не окончил.