— Тогда докажи это!

Но мальчик по-прежнему медлил. Слезы сбегали по его бледному лицу, и он слабо всхлипывал.

Тогда человек у столба внезапно повернул голову и глянул прямо на мальчика.

— Принц Плакса! — презрительно прошипел он. — Мальчик-Девчонка! Бей и давай покончим с этим. Или, может, не посмеешь?

Это и требовалось… Мальчик поднял кнут и ударил яростно, что было силы три раза. Три новые красные полосы превратились в отметины на снине мужчины.

— Хорошо, Павел! — похвалил его Местер Наставник. — Ты сослужил верную службу своему Князю.

Стражи отвязали наказанного от столба, и нам позволили уйти, на этот раз в те дыры, где мы спали.

— Зачем он это сказал? — шепнул я Герику. — Ну, про Принца Плаксу? Можно подумать, ему хотелось, чтоб мальчик ударил его!

— Так он этого и хотел, — ответил Герик. — Антон ведь не глуп. Если бы мальчик не справился, стражи взялись бы за это дело. А от кого бы ты хотел получить трепку — от двенадцатилетнего мальчика или от кабанов, закованных в броню?

Да, выбор ясен.

— А почему как раз он, я имею в виду почему не другие из людей Эрлана?

Герик пожал плечами.

— Это решает Эрлан. Или Маша, когда проиграем мы.

Он слегка пожал плечами. Герик, ясное дело, и сам не раз получал свое у столба.

— У некоторых, кто проиграет, всегда назначают самого слабого получать взбучку, — продолжал он. — Потому что известно, от этого толку мало. У Маши это не так. Здесь чаще соблюдают черед.

Это удивило меня. После первой встречи с Машей я никак не подумал бы, что чувство справедливости может потревожить его совесть.

— А Маша сам? — спросил я. — Он тоже соблюдает черед?

Герик холодно посмотрел на меня.

— Случается! — ответил он. — Так что не внушай себе ничего подобного, Гладкий Хребет!

Это прозвище, ясное дело, было ругательным. Сказано почти так же, как говорил человек у столба «Принц Плакса» и «Мальчик-Девчонка». Здесь принимали свою трепку и, похоже, гордились ею.

Мне ясно было: из десяти узников — людей Маши — Нико и я были самыми презираемыми. Даже сгорбленный старик Виртус занимал более высокое положение и был более уважаем другими. И это при том, что он чаще всего полз вдоль стены и еще больше сгибался всякий раз, когда видел вблизи стража. Он ходил, постоянно бормоча какой-то бестолковый стишок, который, как я поначалу думал, был сплошной белибердой. У него так дрожали руки, что он едва мог держать инструмент. И все-таки никто никогда не сказал ему худого слова, даже Маша. На Нико и меня обрушивался поток грязной ругани, стоило нам остановиться, чтобы перевести дух, а Виртусу никто не говорил ни слова. Даже когда он обронил инструмент в Драконий ров, так что нам пришлось просить у стражей новый и мы потеряли из-за этого не знаю сколько времени.

— На что нам этот старый копун? — сказал я Герику.

Но тот разозлился.

— Берегись, парень! Язык твой — враг твой! Ничего-то ты не знаешь. А Виртус ничуть не старше меня.

— Чего же его так скрючило? — спросил я, покосившись на дрожащие руки и спину, согнутую, как у горбатого.

— Не твое дело, Гладкий Хребет, — прошипел Герик. Но немного погодя все-таки добавил: — Ты тоже можешь кончить, как он. Вот проиграем, тогда узнаешь.

Я снова украдкой глянул на Виртуса. Волосы — седые, лицо изборождено морщинами. Но это, пожалуй, правда, что никакой он не старец, хотя и держался старик стариком.

— А что они делают с нами, если мы проигрываем? — спросил я позже Машу. — Что нужно сделать с человеком, чтобы он стал как Виртус?

— Местеры Наставники выберут тогда для нас забавную маленькую игру, — ответил Маша. — Такую, чтоб мы лучше научились подчиняться…

Ненависть сверкала в его глазах, когда он произносил эти слова. И когда я увидел, как все его люди гнут спину и надрываются, чтобы не проиграть, до меня по-настоящему дошло: это будет такая игра, в которую мне бы не хотелось играть.

Так прошли следующие четыре дня. Мы надрывались с этой стеной до тех пор, пока солнце стояло на небе. На закате подрядчик измерял нашу работу и записывал результат на доске. А потом мы шли на Битейный двор. Три первых дня людям Маши удавалось справляться лучше, чем Эрлановым, может потому, что мы были чуть ближе к каменоломне. Каждый вечер новый мальчик из Дома Учения должен был брать в руки кнут. Не все испытывалитакое отвращение, как первый. Один из них и вправду приложил все свои силы, так что узник, которого он бил, застонал после третьего удара. Наставник поблагодарил мальчика за его силу и ненависть к недругам Князя. А мальчик сиял и гордо выпячивал грудь под градом похвал. Глядя на все это, становилось просто худо.

На четвертый день проиграли мы.

— Двенадцать с четвертью альнов! — возвестил подрядчик. — Против полных тринадцати Эрлана.

У меня подвело живот. Настал этот момент. Теперь подставлять спину при дневном расчете придется нам.

И я был глубоко уверен в том, что Маша выберет либо меня, либо Нико. Моя бедная спина и так уже была совершенно разбита после работы, а ребра, казалось, больше никогда не заживут. Я не был уверен, что смогу молча, как подобает мужчине, принять удары кнута, как делали это другие узники.