– Вставай, – отдуваясь, произнес надо мной чей-то голос. Рыбец.

Я осторожно попробовал пошевелиться, но боль всплеснулась с новой силой, и я, всхлипывая, снова скорчился.

– Встать! – проревел Рыбец визгливо, и я получил еще пару пинков. Скуля и подвывая, я начал подниматься. Господи, вроде все было цело! В висках колотило как отбойными молотками, голову разламывало, в паху все еще болело и каждое движение вызывало слезы.

Дрожа и шатаясь, я поднялся на подгибающихся ногах. По лицу потекло что-то теплое… Кровь. Голову разбил, подлец. Я облизал разбитые губы и почувствовал, что с подбородка капает соленое. Слава богу, кажется, по ногам ничего не стекало.

– Пошел, – без предисловий рванул меня Рыбец за веревки, и я поневоле заковылял непослушными ногами, вообще почти ничего не видя перед собой сквозь наплывающий туман.

За что?

За что?!

За что?!!

Ну почему? Что я такого сделал? В чем виноват? По какой причине встретился я с этим скотом, что им, друг друга мало или других дорог нет?! Почему обязательно оказаться здесь должен был именно я?! За что?

– Не спотыкайся, яма поганая! – достал меня окрик Рыбца. – Чего тащишься, как вошь беременная? А ну давай шевелись! А не то я тебе сейчас в задницу сук обломанный вколочу и так с ним до самого замка бежать заставлю! Понял? – Он весело засмеялся беззаботным смехом свободного человека.

И только бесшабашный пинок, подвинувший меня вперед по тропе, дал мне понять, что это несколько более шутка, нежели угроза.

Я думаю, нет надобности в итоге говорить, что я думал к моменту прихода в замок об этом новом этапе моих неожиданных приключений.

Всю обратную дорогу до замка я употребил на то, чтобы взять себя в руки. Чувствовал я себя непереносимо, отвратительно и страшно. И вдобавок ничего не видел. Правда, это, может быть, даже было и к лучшему.

Замок встретил нас тусклым светом факелов – уже наступил вечер. На дворе сновали какие-то люди, стояли телеги с запряженными лошадьми, откуда-то доносились явно пьяные голоса. От одной из телег мы прошли совсем близко, и я разглядел торчащие из-под рогожи руки и ноги.

Подле стенки стояла группа людей. Рыбец подвел меня к ним. Здесь я увидел Рэру. Стоя на коленях, она перевязывала голову кому-то лежащему. Остальные в этой группе были охранники.

Когда мы подошли, девушка бросила на меня быстрый взгляд и снова вернулась к раненому. Кто это, я рассмотреть не мог. Но комментировать и так было нечего. Я потоптался немного на месте, потом, с трудом согнувшись, сел.

Но тут же получил пинок от Рыбца.

– А ну вставай! – приказал он. – Сморчок вонючий! Расселся…

С еще большим трудом, чем садился, я стал подниматься. Чувствовал я себя отвратительно. Рыбец вызывал у меня озноб.

– Слушай, ты, куриный зад. – Рыбец вплотную приблизил ко мне лицо со страшно остановившимися глазами. – Чтоб без моего приказа ни сесть, ни встать, ни шагу шагнуть не мог! Понял, ты?! Не то заставлю вообще на одной ноге стоять и не шевелиться! Ясно?

Я осторожно выдохнул воздух и сказал как можно более ровным голосом:

– Ясно…

– То-то. – Рыбец еще пару мгновений посверлил меня своим неподвижным взглядом, потом отодвинулся. Но тут вдруг раздался голос девушки.

– Мерзавец, – сказала она так уверенно, что я даже испугался. – Все вы только и умеете, что воевать с безоружными! Сам Потур – пес, и люди у него такие же псы!

Хорошо, что было уже темно, – никто не видел, как я покраснел. Рыбец дернулся, но почему-то никак более не отреагировал. Охранники же восприняли демарш на редкость спокойно, что меня несколько удивило.

Рэра встала и двинулась прямо на Рыбца, хищно поднимая руки с изогнутыми криво пальцами.

– Ну попробуй! – сказала она с вызовом. – Попробуй справься со мной – у меня-то руки не связаны!

Двое охранников все же шагнули к ней, но как-то мягко, скорее загораживая дорогу. Да, похоже, здесь с этой девушкой считались. Рыбец, схватившийся было за рукоять меча, отступил, отойдя в сторону и сплюнув.

– Сука… Токово отродье…

Но девушка уже словно забыла о нем, повернулась спиной и направилась ко мне.

Ничего не говоря, она осторожно чем-то мягким вытерла мне лицо и разбитые губы. Потом подвела к лежащему раненому, усадила и принялась ощупывать мою залепленную кровью макушку.

Я молча сидел, сгорая со стыда. Девушка же, казалось, не обращает ни на что происходящее никакого внимания, всецело поглощенная своим занятием. У меня перед глазами в такт ее движениям равномерно колебался тесный лиф ее платья.

Что не добавляло мне самообладания. У меня в висках заломило так, что я даже вытерпел, когда ее пальцы двигали на черепе содранную кожу, выскребая грязь из раны. Проморгавшись от слез, я произнес, с трудом разлепляя губы: