– Мамочка, прошу тебя, не уходи!

Она повернулась и увидела сына, который, приоткрыв глаза и по-прежнему сжимая плюшевого медведя, смотрел ей вслед.

Анастасия вернулась к кровати, присела на нее и прижала к себе Петю. И на этот раз все получилось – она почувствовала его тело и дыхание.

– Какой хороший сон, мамочка! – пробормотал Петя, прижимаясь к ней. – И ты такая… Такая уютная!

Он думал, что это сон. И отчасти это была правда – Анастасия не знала, по какой причине сын смог увидеть ее, может, потому, что она так этого хотела? Или он так хотел?

– Не уходи, не уходи! – пробормотал Петя, закрывая глаза и прижимая к себе ее руку. – Мамочка, ты ведь никуда больше не уйдешь?

Гладя его по волосам, женщина прошептала, чувствуя, что слезы снова текут у нее по щекам:

– Нет, никуда… Я всегда буду с тобой…

Слеза, скатившись по щеке, капнула на подушку. А другая попала на лоб Пети. Мальчик, встрепенувшись, произнес:

– Но почему ты плачешь, мамочка? Что-то случилось?

Как она могла объяснить ему, что случилось? Впрочем, хватило бы всего нескольких слов. Однако готовы ли ее дети к страшной правде? К той правде, которая разрушит их детство и навсегда станет причиной ночных кошмаров?

– Нет, милый мой, ничего не случилось, – ответила Настя, гладя его голове. – Все в порядке…

– Но если все в порядке, отчего ты тогда плачешь, мамочка? – спросил, зевая, Петя. – А, понимаю, во сне свои законы, ведь так? Если ты плачешь, то на самом деле тебе очень весело! Там все наоборот!

Да, в том мире, в котором она теперь обитала, многое было наоборот. И она сама была оборотной стороной прежней, живой, Анастасии Бойко. И кто бы что ни говорил – нет, она не фантомная боль, она не информационная память, она не рефлекс. Потому что у них не бывает таких чувств, которые она испытывала к своим детям. Она продолжала любить их – так же сильно, и даже еще сильнее, чем при жизни. До того, как превратилась в призрака.

– У тебя неприятности на работе? – произнес Петя. – Но ведь ты была такая собранная и веселая, когда мы говорили с тобой вечером по Интернету…

Настя окаменела – они говорили с ней вечером по Интернету. Естественно, говорили, только не с ней, а с той особой, которая заняла ее место, являлась теперь ею самой.

– Только ты была какая-то другая, мамочка, Олеся сказала, что ты была…

Сын сделал паузу, и Настя подумала, что он уже заснул. Однако Петя сильно-сильно сжал ее руку и по слогам произнес:

– От-стра-нен-ная! Вот, так и сказала! А я запомнил, мамочка! Потому что ты говорила с нами совсем немного, а обычно если ты уезжаешь и говоришь с нами по Интернету, то всегда долго. Но не в этот раз. Потом ты долго говорила с Эдиком, только он нам сказал, что речь идет о делах, поэтому нам пришлось выйти из кабинета. И он даже дверь закрыл…

Эдик, милый Эдик, уже чувствовал себя полноценным хозяином в ее доме. И выгонял ее детей из ее же кабинета! Значило ли это, что Эдик причастен к ее смерти? Было бы крайне интересно узнать, о чем это он болтал с лже-Анастасией.

– Просто у меня было много дел… – прошептала Настя, прижимая к себе сына – и вдруг ощущая, что уже не чувствует его. – Но я не была отстраненная. Точнее, я не хотела быть такой! Запомни, милый мой, я люблю и всегда буду любить вас с Олесей…

Петя прошептал, уже находясь в полудреме, на грани того, чтобы окончательно соскользнуть в цепкий сон:

– Мамочка, а почему ты прозрачная… Скажи, мамочка…

А затем равномерно засопел носом – и Настя поняла, что сын погрузился в сон. Она попыталась поцеловать его, но ничего у нее не получилось. Как он точно подметил – прозрачная! Неужели он смог увидеть ее теперешнюю сущность? Ее сын тоже был медиумом?

Она еще долго сидела у него на кровати, никак не решаясь уйти. Настя знала, что может в любой момент вернуться, но куда она вернется? В дом, который некогда был ее собственным? В котором жили дети, являвшиеся некогда ее собственными? И у которых вдруг появилась другая мать, неотличимая от настоящей…

От настоящей, чье тело находилось неизвестно в каком морге!

Настя осторожно поднялась и подошла к двери. И столкнулась с гувернанткой, которая заглянула в комнату Пети, чтобы убедиться, все ли с ним в порядке. Гувернантка подошла к кроватке Пети, расправила скомкавшееся одеяло, а затем поцеловала его в висок.

– Мамочка… Мамочка… – произнес сынок во сне, не открывая глаз.

Настя видела, с какой нежностью и любовью гувернантка заботится о ее детях. Так, быть может, и ничего, что у них появилась лжемать? Для детей ничего не изменится, у них не будет психологической травмы, они не будут страдать и мучиться осознанием того, что их мать… Что их мать мертва – убита!

Гувернантка снова прошла сквозь Настю и направилась в комнату Олеси. Анастасия же подошла к лестнице, что вела на первый этаж, и закрыла глаза. Да, ее время истекло – пора уходить. Только вот какое место представить себе, чтобы оказаться в нем? Где теперь ее дом? Она могла беспрепятственно перемещаться по столице и окрестностям – однако она мало чем отличалась от бездомного. Она и была бездомным – призраком.