В ресторане — музыка пьяненького оркестра, водка, коньяк, гуляющие кавказцы, проститутки в откровенных нарядах и ярких боевых раскрасках. Мы ужинаем в отдельном кабинете и обсуждаем прошедший концерт. Вместе с нами — бизнесмены той фирмы, которая пригласила группу Димки и организовала концерт, администрация концертного зала, еще кто — то, какие-то тусующиеся оголенные девицы с жирно накрашенными, кукольными лицами. Вал. Евг. в своей тарелке — он произносит речи, пьет со всеми (едва прикасаясь к рюмке краем губ, то есть делает вид, что пьет) и ежеминутно припевает дифирамбы в честь Димочки. Вал. Евг. умеет очень красиво петь дифирамбы, если не надо платить. Димочке тоже весело — он играет звездную роль «красавца премьера», которому ничего не стоит всех обаять, тем более, что девицы и так не сводят с него глаз. Перед всеми — начатые бутылки, просто река спиртного, которую все стремятся поскорее выпить до самого дна. Вообщем, настоящая вечеринка. Всем хорошо. Только мне одной плохо. Я сижу тихо, стараясь не замечать грубых, наглых ухаживаний одного сидящего напротив воротилы. Он явно считает меня проституткой, привезенной для персональных развлечений звезды. Димка на все это не обращает внимания. Он считает, что сильно «облагодетельствовал» меня представлением в роли жены. Он считает, что я довольна. Грубый, тупой осел! Он не хочет даже понять, какую причиняет мне боль! Отчасти в этом есть и моя вина — я никогда не говорю ему о такой боли. Это все так нормально для Димочки — оскорбить прилюдно, потом попросить денег. Так нормально, что не хочется и говорить. В разгар веселья бизнесмены тихонько покидают наш стол. Отвергнутый воротила уходит с расстроенным видом. Но прежде чем уйти, поворачивается ко мне:

— Неужели тебе приятно сидеть в этом дерьме? Поехала бы со мной в приличное место! Зачем тебе этот козел? Он не оценит тебя!

— Откуда ты знаешь?

— Да ваш директор заказал ему проституток еще до конца концерта. Ты что, не знала? Это же оговоренное условие! Да еще и выторговал самых дешевых, хитрая задница! Ты что, тоже из таких?

Он уходит. К столу подсаживаются несколько проституток и сразу оказываются на коленях у музыкантов. Между прочим, все в Димкиной группе женаты. Все, кроме… Полуобняв за плечи довольно потасканную блондинку, Димка что-то шепчет ей на ухо. Блондинка вульгарно хохочет. Вал. Евг. довольно улыбается. Я поворачиваюсь к Вал. Евгу.

— Поддонок!

— Извини, милая! Я должен развлекать нашу звезду! Ты ведь знаешь, как он тебя любит! А Димка у нас — сама понимаешь…

— Да ты…

— Не скрипи зубами! Ты предпочла бы, чтобы это были 15 — летние поклонницы из зала? Таких сотня умирает возле входа, стоит только позвать! А милая и свежая 15 — летняя девочка вполне может составить тебе конкуренцию! Видишь, я соблюдаю и твои интересы!

Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не двинуть его по лицу. Толкаю Димку. Тот понимает, отрывается от шлюхи, но злобно бросает: «Я у тебя что, на поводке?». Он уже пьян. Я вижу, как он пьян — стакан за стаканом… И это единственное спасение от того, чтобы он не пошел со шлюхой. Водка и коньяк. Димка не такой. Этот мир сделал его таким.

— Я ухожу! — резко вскакиваю из-за стола, — ухожу! Пойдем со мной!

— И не подумаю! Мне еще хорошо тут.

— Как хочешь.

— Да не волнуйся ты, приеду через пять минут.

Вместо пяти минут проходят два часа. Я давно успеваю добраться до своей квартиры. Но из гордости (осталось же во мне такое уродство!) не могу вернуться обратно. Я проклинаю все, готовая лезть на стенку от тоски… Звонок в дверь. Вал. Евг.

— Спустись вниз, забери своего героя из такси. Кому он нужен, кроме тебя.

Мы вдвоем спускаемся вниз. Некоторые женщины, влюбляясь в мужчину с пороками, считают, что их любовь может все излечить. Чушь собачья! Я видела в этой жизни все и знаю: любовь — просто глупая игрушка для взрослых детей, придуманная, чтобы оправдать совершаемые людьми бесчинства. Есть вещи, от которых нельзя избавиться. И если человек наркоман или пьет коньяк стаканами, ничья любовь такому не поможет… НИКОГДА. У меня давно прошли первые порывы ужаса и жалости, возмущения, сожаления и всего того, чем мы награждаем наркоманов и запойных пьяниц. Я научилась управляться с этим пороком Димки так же, как с остальными. Он выпивает практически каждый день. Сколько раз я вытаскивала его из ресторанов, ночных клубов, компаний по Москве и всем проезжаемым городам — и не сосчитать!

Вместе с Вал. Евгом я запихиваю Димку в лифт и везу в квартиру. Вал. Евг. крепко держит Димочку, голова которого болтается, как у недорезанного цыпленка. Вал. Евг. помогает затащить его и швырнуть на кровать. Дальше — мои заботы. Вал. Евг. уходит, захлопнув за собой дверь. А я остаюсь наедине с моей невидимой болью. И знаешь, какой мой самый страшный недостаток? Тот, что следующим утром я снова буду его любить. А вечером почувствую себя самой счастливой женщиной на свете, живущей вблизи его глаз. Ни одна женщина в мире не сделала бы для него столько, сколько ежеминутно, ежесекундно делаю я. И ни одна женщина не стала бы любить так, зная все его пороки и недостатки как собственные пять пальцев. Если ты никогда не видел самую большую дуру на планете, посмотри на мою фотографию. Я самостоятельно лишила себя простого человеческого счастья. Одиночество и отчаяние лишь противоположный полюс любви и славы.

Очень часто человек одевает яркое нарядное платье, выходит покрасоваться на подиум перед другими людьми — смотрите, я счастлив, вы так никогда не будете, у меня есть все! Но гаснут огни — и зал становится пустым, а лучшее платье — больше не выходной наряд. Оно неуместно — как неуместны голые плечи на похоронах. Оно принимает нищенский вид и свисает прогнившими лохмотьями там, где когда-то сверкали бриллианты. И ничего нет.

Знаешь, я всегда мечтала о собственном доме, и продолжаю мечтать об этом, зная, что дома не будет. Есть такая порода людей — обреченных издали, как степные волки в стае, бродить вокруг уютных человечьих жилищ, чтобы быть изгнанными из них навсегда. Такие волки кружат вдоль насиженных стойбищ и горе неосторожному путнику, попадающемуся на их пути. Я такой волк. Волк, который любит мираж. Я люблю не живого человека, а картинку, афишу, фотографию на стене, клип по телевизору и поющий манекен со сцены. Плакат в полный рост. Можно прижимать к сердцу и засыпать с газетным листком на груди — но бумага останется только бумагой, которая никогда не сможет ответить на самые преданные, верные чувства. Нельзя оживить манекен. Произведение искусства запрограммировано на то, чтобы всю жизнь служить игрушкой толпы. На глазах других людей не может быть личной жизни. И я качусь по наклонной плоскости, а счастье уходит. И вся жизнь — мерцающее мгновение ярких ночных огней. Иногда именно несчастье приносит радость, тепло и делает неповторимой всю прожитую жизнь. Ты осознаешь название этого чувства, но ничего не хочешь менять. Поэтому я с радостью живу в моем удивительном несчастье. Целую тебя! Привет всем. Все будет у меня хорошо! А письмо, конечно же, не показывай никому. Впрочем, сам знаешь.

LIVEJOURNAL,

ДНЕВНИК РИ.

ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 27 сентября 2010.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЯ 25 СЕНТЯБРЯ.

Звонок в дверь раздался совершенно неожиданно. Я вцепилась пальцами в край ванны, вцепилась до боли… Белые пальцы напоминали какие-то жуткие крючья, и все это было слишком жутко, чтобы быть правдой. Я шептала, как единственный ключ к спасению: «Господи… Господи… Господи…».

Звонок настойчиво продолжал звучать. Что теперь делать? Кое-как я попыталась принять вертикальное положение, то есть — сесть в ванне. Что мне делать? Мозг, немного отрезвленный звонком, посылал новые волны тревоги: меня могли видеть — и в ресторане, и в доме, и на пустыре… Я хватала руками все подряд: двери в квартире убитой, стены… По всем законам — и юридическим, и человеческим, я обязана была позвонить в милицию, обнаружив в квартире труп. Вместо этого, перепугавшись до потери человеческого облика, я помчалась домой сломя голову… Что же мне делать?! Что теперь делать?! Внезапно разлилась тишина. Звонок замолчал. Слышно было только, как бьется мое сердце. Вода показалась нестерпимо холодной. Я потянулась к полотенцу и стала кое-как одеваться. Меня все еще трясло.