В общем, не начинали войну только потому, что рассчитанные математиками потери своей стороны в результате ответного удара противника превышали допустимые значения. Допустимые — это когда после войны есть еще кому восстанавливать экономику, рожать детей и делать свою страну главной в мире. Ведь цель войны — именно в этом.

Вот и было оружие первого удара — оно же оружие сдерживания. А кто его не имел, тот дико завидовал и всяко кучковался вокруг тех, кто имел.

Сдерживали.

Сдерживались…

Пока горючего хватало.

Пока не выплеснулся наружу перекипевший котел Африки.

Пока вместо противостояния Восток-Запад не выстроилась линия обороны Север-Юг.

А чем можно испугать совершенно дикого человека, чья семья и так умирает от голода или жажды или от болезней? Атомной бомбой? Ха! Атомная бобма — сказки. Атомная бомба — легенды. Кто помнит, как они взрываются? Это просто пугают нас… А если и не пугают, так получится праведная смерть — в бою, да в пламени.

— Воротнички подшить, так вашу и перетак и три раза этак! Мы тут не партизаны какие-нибудь, по лесам от народа шугающиеся, а регулярная, так вашу, армия! — слышен рык сержанта.

Сержант хороший. Сержанты — они все хорошие. Вот только меняются они часто. Потому что как только бой — вот и нет сержанта.

— Идиоты молодые, — это он уже тише, добрее. — Вы хоть понимаете, что не для красоты подшивка? Это же от фурункулезов ваших постоянных. От грязи.

— Ничо-о-о, — смеется кто-то из молодых сибиряков. — У нас вот медведь, говорят, раз в год моется, так его все боятся. И нас будут бояться…

— Не будут, боец! Не будут. Нас уже боятся. Потому что мы — армия!

— Так точно!

Сегодняшний марш вывел на околицу давно сожженного села. Трубы печные еще стоят — это признак, что село, скорее всего, было «наше». Когда находим «не наше» — там обычно торчат тонкие, огнем свитые разно и согнутые стальные газовые трубы, да еще водопроводные. Хотя, что тут наше, что — нет, давно никто не может разобраться.

— Слушай, Иван Петрович, а ты мирное время помнишь еще?

— Это, смотря как рассуждать. С одной стороны, вроде и мир был, помню, а с другой — все время воевали. Если не мы и не с нами, то все равно где-то была война. Или террор — тоже ведь война, если вдуматься.

— Но вот такого же не было?

— Такого? Такого не было. Да кто же мог подумать о таком? Знаешь, сколько у нас на складах лежало стрелкового оружия? В двадцать раз больше мобилизационной потребности! В двадцать раз! Это все равно, что каждому в армии по двадцать автоматов.

— Н-да… Вот бы нам сейчас тот автомат…

— А этим? Врагам нашим — тоже автомат? А потом — нам бы снарядов и пушек, нам бы самолетов и бомб, патронов нам, да взрывчатки… Нет, дорогой ты мой боевой товарищ. Всем — поровну. Теперь у нас только так.

В фантастических романах часто поминали специальный отдел, занимающийся поиском вмешательства инопланетного разума в наши земные дела. Рано или поздно героические ребята таких внеземных внедренцев находили и либо уничтожали всех насмерть, либо изгоняли с планеты в далекий космос, а земляне продолжали свои игры.

Правда, ученые говорили между собой, что, мол, если до нас все же долетят космические корабли, то каков же, выходит, их уровень развития, тех, кто прилетит? И кто мы для них тогда, получается? Для гипотетических космонавтов, прилетевших с другого края галактики? Чем мы им интересны можем быть? И приходили некоторые к выводу — ничем. То есть, даже если и прилетели они уже, то смотрят, как исследователь на муравьиную мельтешню в большом муравейнике. Смотрят и нам не показываются. Вернее, мы их просто не видим, не можем даже ощутить, а они, может, давно уже тут.

Да кто же тех ученых слушает?

А потом мир вдруг кончился.

Можно долго спорить и пытаться доказывать, кто тогда первый нажал кнопку. Тут даже сам повод не интересен. Потому что оружие, оно чтобы стрелять. Не может ружье висеть вечно на заднике сцены и не выстрелить, в конце концов. Для чего делали тысячи стратегических ракет? Для первого удара? Вот и пошли ракеты из шахт. Полетели ракеты с пилонов из-под крыльев стратегических бомбардировщиков, рванулись им навстречу такие же — с другой стороны.

Кто-то из понимающих процесс застрелился, кто-то повесился в туалете, как в старых кино. Ждать полчаса и больше, пока долетит неминуемая жестокая и страшная смерть — это тяжело. Это не для каждого. Да еще если знаешь, что это не твоя смерть летит, а всеобщая. Страшная смерть для всего мира.

Войска уже поднимаются по тревоге. Бегут солдаты на плац, стучат подковами сапог, возвращаются по команде за оружием и боеприпасами. Боевая — не учебная! Взлетают по красной ракете самолеты. Космические станции начинают вести круглосуточное наблюдение за передвижением противника.