— Оброн, ты не темни, — строго приказал Бадяга, — говори яснее, чего придумал?

— Чего-чего! — пробурчал Оброн. — Подходили уже ко мне и Плуг, и Варка, и Мечислав, другие тоже подходили. Короче, не желают дружинники в Ладор возвращаться. Они люди вольные, кому хотят, тому и служат, а на свою погибель отправляться в Синегорье считают делом совсем не умным. Просили с тобой переговорить о том, чтобы направиться в другое место, где заживут они вольготно, сытно и безопасно.

Бадяга на Оброна вскинул взор:

— Что ж это за место?

— Сам знаешь… — был уклончив дружинник.

— Не знаю, говори! — потребовал Бадяга, хотя и догадывался, где сыскали дружинники сытное и безопасное место.

— В лесу, где ты победил в поединке ту толстую бабешку. Чем не место? Там каждому достанется по женке, и так нас там станут холить да ласкать, что лучше жизни не надо. Случись какому купчишке, витязю или князю проезжать мимо — заставим поделиться серебром, одеждой, конями, пищей…

Бадяга вспыхнул, речь Оброна прервал:

— Разбойниками, вижу, быть вам захотелось! Понятно, дружинниками-то трудненько быть, хлопотно, за проступки перед князем ответ держать нужно, да и небезопасное ремесло-то — на поле брани живот свой под чужой меч или копье подставлять! Из засады сподручней, ловчее!

— Князем у нас будешь! — коротко сказал Оброн. — Поживем в лесу год-другой, а там или Владигор отыщется, или Любава нас простит, отходчива. Сейчас ехать в Ладор на смерть верную никто из нас не желает. Не поедем! Если силой нас принудить к тому захочешь, зубы обломаешь, Бадяжка, о наши синегорские клинки. Все, решайся!

Бадяга посопел, пофыркал, злясь скорее на себя, что уговорить не смог Оброна, и сказал, не глядя в глаза дружиннику:

— Хорошо, поедем в лес. Буду вашим князем, уговорили!

Дружинники, которых мигом облетела радостная весть о том, что в Ладор они не едут, пришпорили коней. Каждый вспоминал теперь, как хорошо им было в лесном городище, когда охотницы поили их душистым медом, кормили вкусным мясом и танцевали перед ними.

Железные кольца обхватывали запястья Владигора плотно, потому что заклепка, пропущенная через отверстия на их концах, была расплющена кузнецом сноровисто, в горячем виде, тяжелым молотом. К кольцам этим крепились две толстые цепи, поднимавшиеся к сводчатому потолку подвала, где другие кольца, вмурованные между каменных плит, прочно удерживали их, так что, повисни на этих цепях десять мужчин, подобных Владигору, они бы ни за что не оборвались.

Напротив подвешенного на цепях Владигора сидели за столом Грунлаф, Хормут и Крас, и их лица были освещены свечами, что торчали из трех глиняных подсвечников. Самострел и меч Владигора лежали на столе, и все трое пристально изучали клинок и рукоять меча, то и дело бросая на закованного в цепи урода подозрительные взгляды.

— Ну, поведай нам, урод, называющий себя Владигором, где добыл ты этот меч? — обратился Грунлаф к синегорскому князю, потратив достаточно времени на осмотр меча.

Хриплым голосом, слышать который было ему самому противно, Владигор проговорил:

— Этот меч ковался еще моим отцом, Светозором. Он часто был в моей руке, когда я дрался с врагами Синегорья, и я взял этот меч, Грунлаф, когда отправился к тебе на состязания лучников. На нем увидишь ты наш родовой знак.

Грунлаф с издевкой улыбнулся:

— Действительно, на мече есть родовой знак синегорского князя, но такого знака нет на тебе самом. Кто подтвердит, что ты и впрямь властелин Синегорья? Может быть, мои советники, благородные Хормут и Крас?

Грунлаф вопросительно посмотрел на сидевших рядом советников.

— Нет, какой же это Владигор! — хмыкнул Хормут. — Я разговаривал с князем Синегорья в Ладоре, и между красавцем Владигором и этим страшилищем нет никакого сходства.

Потом слово взял Крас:

— Я тоже видел Владигора, это был поистине красивый мужчина, совсем не похожий на урода, который здесь клянется, что является синегорским правителем.

Грунлаф задумался, подперев подбородок рукой:

— Та-ак, получается, что или в Пустень приехал не Владигор, а некое чудовище, выдавшее себя за Владигора, или этот урод в последний момент каким-то образом занял его место на состязаниях. Но как же это могло случиться? Я допрашивал дружинников Владигора — все они утверждают, что еще утром видели князя живым и невредимым. На ристалище их господин не снимал маску до самого конца, и они не могли сказать, кто стрелял из самострела: их князь или кто-нибудь другой. Во всяком случае, в этом уроде они признать своего властелина отказались.