— Где мы? Кто это?! — вскричал он, абсолютно протрезвев и готовясь отражать нападение.

— Когда-то на этих болванах Владигор учился стрелять из самострела, а сколь прекрасно он это научился делать, ты мог судить на ристалище в Пустене. Сейчас поймешь, зачем я тебя сюда позвал. Смотри и слушай! — Крас трижды громко хлопнул в ладоши и проговорил: — Эй, ты, кого я сделал постоянно сытым и способным повелевать другими, — выходи!

Тотчас раздался шорох, и к Красу подбежала крыса. Хормут не видел прежде таких огромных крыс, она была величиной с кошку. Крыса в подобострастной позе, встав на задние лапки, застыла перед Красом.

— Солодуха! Солодуха! — воскликнул Крас. — Приказываю тебе привести пятьсот самых сильных и проворных крыс! Сейчас же!

Тотчас крыса опустилась на все четыре лапы и исчезла в темном углу зала, а колдун сказал Хормуту:

— Приятно повелевать людьми, но нужно давать эту возможность и другим. Мне нужны крысы, потому что в них столько беспощадной злобы ко всем, кто им противен, что лучше воинов, чем эти четвероногие, не сыщешь.

И вот уже во всех углах зала послышалось громкое шуршание, раздался скрежет зубов, прогрызающих доски, и скоро бурыми, серыми, черными потоками к ногам чародея устремились стаи крыс. Они замирали перед Красом в раболепных позах, сотни и сотни крыс, а над ними, такой же неподвижный, возвышался Солодуха.

— Воины мои, слуги! — громко заговорил кудесник, простирая над крысами руки. — Вы удостоились чести стать людьми, оставаясь по-прежнему кровожадными и безжалостными. Восстаньте и служите мне!

Хормут увидел, что животные вдруг скорчились, как будто от страшной боли, иные падали на спины, катались по полу, но в то же время росли, их лапы вытягивались, головы становились крупнее и делались округлыми, лишаясь вытянутых вперед морд. Но самым неприятным во всем этом превращении было то, что на крысах начинала лопаться шкура, обнажалось розовое мясо и куски шкуры рваными лоскутами опадали на пол.

На глазах у Хормута зал заполнялся голыми людьми, которые извивались в каком-то жутком танце и вдруг замерли, будто ожидая приказа повелителя.

— Солодуха! — прокричал Крас. — Во дворце найдется немало одежды и доспехов, чтобы приодеть и вооружить моих верных воинов. Но этого мало — завтра ты приведешь ко мне еще пятьсот крыс. Тысячи нам хватит вполне, чтобы уберечь дворец, а значит, и весь Ладор от попыток наших недругов вернуть Владигору его собственность, если он попытается это сделать. Но и это еще не все — я хочу вооружить моих слуг новым оружием Владигора, самострелами, способными крушить любую броню и убивать врагов с большого расстояния. Рядом с этим залом находится мастерская, где князь Синегорья создавал свое оружие. Солодуха и Хормут, займитесь изучением всех самострелов, которые там имеются, и лучший вид сразу же отдайте мастерам, кузнецам и изготовителям луков. У каждого из моих воинов будет самострел, и пусть здесь, в этом зале, на этих глиняных истуканах учатся они стрелять! О, тщеславие Владигора сыграло с ним дурную шутку. Нельзя быть слишком умным, умней других! Менее умные, менее красивые никогда не прощают превосходства над собой! Вам сказочно повезло! Еще совсем недавно вы были мерзкими тварями, теперь же стали моими воинами и, значит, скоро будете властвовать над всем Поднебесным миром!

И голые люди, стоявшие плотной толпой, плечом к плечу, с горящими от радости глазами, ответили колдуну дружным протяжным приветствием, воздев вверх правую руку. Повара, что стряпали совсем неподалеку, услышав донесшийся до них гул, подумали было, что это раскаты грома, но, выглянув в окно, не только не увидели дождя, но не заметили на небе даже облачка.

Долог был путь от Бореи до гор Рифейских, но чем дольше ехал туда Велигор, пересекая широкие реки, минуя деревушки и городища, тем крепче становилась в нем уверенность, что добиться встречи с чародеем Веденеем он обязан во что бы то ни стало.

Все, что совершал он прежде в жизни своей, казалось ему теперь вредным для людей: грабил, беспощадно убивал тех, кто не желал своею волей расставаться с добром, не почитал богов, потому что, кроме силы человеческой, никакой иной силы в окружающем его мире признавать не хотел. Если над ним светило солнце, то он и задумываться не хотел, зачем оно светит и кто его зажег. Лес с могучими деревьями, оживающими весной, звери, птицы казались ему созданными лишь для его надобностей: из деревьев можно дом построить, можно, убивая зверей и птиц, быть сытым. Дети, на взгляд Велигора, рождались тоже лишь для его блага — становились либо сподвижниками в разбойничьих делах, либо теми, кого он грабил, а женщины всегда служили для его любовных утех, и в них Велигор не видел прежде ничего, что могло бы уравнять их в правах с мужчинами, хотя в лесном городище жили женщины сильные, смелые, умело сражавшиеся рядом со своими мужьями.

Своих родителей Велигор не знал. Лесная ведунья подобрала его младенцем на дороге, запеленутого, лежащего в берестяном коробе. Только перед своею смертью открыла она ему, что зовут его Велий, имя это было начертано на золотой подвеске, надетой на шейку младенца. Рассмотрел подросток Велий ту подвеску, признал в ней вещь дорогую, и сердце его гордостью и честолюбием преисполнилось.

«Княжеской я породы! — воскликнул он. — Только брошен посреди леса или утерян кем-то! Буду князем! Хочу, чтобы люди слушались меня, подчинялись мне!»

Но ничего лучше не придумал Велий кроме того, как выйти на проезжую дорогу да и ограбить проезжего купца. Стражников его убил, обзавелся не только товаром знатным, но и оружием хорошим. Трех бродяг уговорил разбойничать с ним вместе — дело пошло на лад, товаров и казны прибавлялось, а жили они в лесных полуземлянках.

Шайка Велия, который из гордыни придумал себе имя Велигор, чтобы громче оно звучало, росла от года к году. Мало показалось Велигору так называть себя, — товарищам своим открыл однажды, что княжеского он происхождения, подвеску золотую показал, и на круге разбойничьем все общим голосом решили, что стоит именоваться их главарю князем Гнилого Леса, ибо промышляли они в Гнилом Лесу. И все бы ладно было для Велигора и его ватаги, если б не чары Краса, из-за которых лишились жизни сподвижники князя Гнилого Леса, а сам он превратился в человека с лебединым крылом.