Некоторое время ходил, а потом повернулся к Шаховскому:

— Так, а вы какое отношение имеете? И к музею, и к… директору?

— Меня попросили помочь. Рядом с трупом нашли бумаги столетней давности. Столетней — в прямом смысле слова. Бумагам сто лет. Нужно разобраться.

— Ну? — грубо спросил Бурлаков. — Разобрались?

— Пока нет.

У Дмитрия Ивановича не имелось опыта и знаний полковника Никоненко, но и он понимал, что депутат ведет себя странно, подозрительно даже.

— И что вы от меня хотите?

Дмитрий Иванович вздохнул. Правда, а чего он хочет?

— Вы хорошо знали Павла Ломейко?

— Прекрасно я его знал!

— Давно знакомы?

— Недавно!

— Вы с ним часто встречались?

— Лучше б мы с ним совсем не встречались!

— А три дня назад? Зачем вы к нему приезжали?

— По делам! От меня вы чего хотите?!

Круг замкнулся.

…Пусть полковник сам разбирается. По всей видимости, он, Шаховской, к оперативной работе не пригоден.

— Кто вас прислал? Его папаша?! — спросил вдруг депутат.

— Чей папаша? — не понял Дмитрий Иванович.

— Не прикидывайтесь. Зачем вы пришли?!

Шаховской встал.

— Я хотел просто поговорить с вами про особняк и…

— Я не хочу ни о чем с вами разговаривать! Так и передайте вашим… начальникам. Я же предупреждал, что это плохо кончится.

Тут Дмитрий Иванович вспылил:

— Ректору университета, моему начальнику, я, с вашего позволения, ничего передавать не стану.

В дверях он столкнулся с секретаршей Марией Петровной, которая несла поднос с чашками, и придержал перед ней створку. Она посмотрела с изумлением, даже рот открыла, чтобы спросить, но Дмитрий Иванович быстро вышел в коридор, пустынный и широкий.

…Нужно звонить полковнику с сообщением, что Бурлаков выгнал его вон и даже не стал разговаривать. Нужно выяснять, как именно они были связаны, директор музея и депутат Государственной думы. Надо проверить, во сколько депутат в тот день приехал на Воздвиженку и когда уехал. А еще искать свидетелей, которые могли его там видеть.

Стоп, стоп, как будто ему в ухо сказал Никоненко. Что ты зачастил, Дмитрий Иванович? Разберемся! Потихоньку-полегоньку разберемся.

Шаховской вышел на улицу — после некоторой канители с поиском пропуска в недрах портфеля. Портфель все норовил свалиться с плеча, его приходилось то и дело поддергивать и сторониться, давая дорогу вбегающим и выбегающим людям, и благожелательный лейтенант опять посоветовал ему получить постоянный пропуск, и Дмитрий Иванович опять согласился, что это прекрасная мысль.

У подъезда Думы, где всегда сильно дуло, так что приходилось поднимать воротник и поворачиваться к ветру спиной, он вытащил телефон и попытался позвонить.

Позвонить сразу не удалось — телефон на его усилия никак не реагировал, заливался идиотским светом и тут же гас, и Дмитрий Иванович вспомнил, что тыкать в экран нужно без перчатки. Перчатку дьявольское устройство не слушается. Шаховской стащил ее и попробовал еще раз.

Когда ответили, Дмитрий Иванович чуть не уронил трубку. Он собирался позвонить совершенно другому человеку, не тому, кто ответил!

— Але, — терпеливо повторила в трубке Варвара. — Я слушаю.

— Здравствуйте, Варвара. Это Шаховской, — сказал Дмитрий Иванович. — Вы можете сегодня со мной увидеться?

— А вы где? На Каспийском море?

— Нет, — удивился Дмитрий Иванович. — Возле Думы.

— Ветер очень шумит! — крикнула из трубки Варвара. — Ничего не слышно!

— Давайте сегодня встретимся! — тоже завопил Дмитрий Иванович.

— Давайте! Только я с работы уже ушла!

— Я могу к вам подъехать!

— Лучше я!.. Вы сейчас куда собираетесь?

— В университет!

— Я подъеду к университету и позвоню!.. Хорошо?

— Отлично, — проорал Дмитрий Иванович, и Варвара из трубки пропала.

— Что ж ты так надрываешься, милый, — укоризненно сказала ему посторонняя бабуля, катившая сумку на колесах. — Людей пугаешь!

— Прошу прощения.

Не отпуская телефон — вдруг Варвара решит зачем-нибудь ему позвонить, — Шаховской пошел к пешеходному переходу.

Все хорошо, просто прекрасно, и депутат Бурлаков, и заговор девятьсот шестого года, и чашка мейсенского фарфора, и задание полковника, которое он только что провалил, отошли на второй план. Самым главным казались телефон в руке, холодный ноябрьский ветер, желтые огни, город, огромный и прекрасный, его город.