Шрифт:
— За тот приговор? — тяжело вздохнув, уточнил генерал.
— За то, что помогли избавить мир от двух чудовищ. Они очень хотели стать такими, как мы, тратили на это миллиарды, уничтожали сотни людей. А вот вы можете получить то, к чему они так стремились, просто в благодарность.
— Кто это «вы»? — перебил его Джорджицу. — Вы сказали — «такими, как мы». Кто вы?
Подполковник пожал плечами.
— Нас называют по-разному, генерал. И про нас очень много врут. Но вы, конечно, узнаете всю правду... когда согласитесь вступить в наш орден.
— Но ведь... — Джорджицу говорил медленно, словно боясь поверить в то, что произносит эти слова, — но ведь... в таком случае... мне придется тоже... пить кровь?
Траян кивнул.
— Кровь животных вполне годится, хотя и не так питательна. Но теперь, после того как тирана больше нет... мы в двух шагах от создания искусственной крови. И очень скоро моральная проблема, которая вас так пугает, исчезнет сама собой.
Он замолчал, и в повисшей тишине отчетливо прозвучал бой старых настенных часов. «Восемь вечера, — в смятении подумал Джорджицу, — с минуты на минуту вернется Нора!»
— Я... должен подумать, — пробормотал генерал, поднимаясь. — Вы... у меня же есть время, не так ли?
— Есть. — Траян тоже встал, протянул собеседнику руку. — Не очень много, но есть. И поверьте, господин Попа, мы будем очень рады видеть вас в наших рядах.
Его ладонь показалась генералу ледяной. Впрочем, в квартире было очень холодно — отопительный сезон в этом году закончился еще неделю назад.
5
1 марта 1990 года. Ночь
Дождь барабанил по жестяному карнизу холодными твердыми пальцами.
Генерал Джорджицу Попа опрокинул в рот стакан цуйки, нашарил на тарелке кусок твердого сыра, прожевал, не чувствуя вкуса.
Посмотрел на чистый лист бумаги, белевший на письменном столе. Отвернулся.
Грузно поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Провел рукой по толстым стеклам книжных шкафов, за которыми несли свою молчаливую службу верные книги. На пальцах осталась серая пыль — генерал уже давно никого не пускал в свой кабинет. Даже Нору.
Он остановился перед массивным металлическим сейфом. Набрал код цифрового замка, потянул на себя тяжелую дверцу. В темном, пахнущем кожей и железом пространстве лежали картонные папки, на каждую из которых был наклеен ярлычок из разноцветной бумаги. Джорджицу принялся вытаскивать их — одну за другой — и бросать на стол.
Всего папок было шесть. Генерал убедился, что сейф пуст, и захлопнул дверцу.
Папки следовало сжечь. Но в квартире генерала не было камина, а выносить документы на улицу и сжигать их, где-нибудь у мусорных баков, рискованно — кто-нибудь из соседей мог вызвать полицию.
Поэтому генерал просто вытащил из первой папки несколько листов бумаги и начал методично рвать их — сначала вдоль, а потом поперек, на мелкие клочки. Бумажный мусор он скидывал в корзину, стоявшую у стола.
Это была долгая и очень нудная работа, но генерал некуда не спешил.
Закончив с последней папкой (корзина была набита обрывками документов до самых краев), он перочинным ножом срезал с картона ярлычки с аккуратными надписями:
«Порфирия»
«Княжеские дома Европы»
«Институт гериатрии и геронтологии»
«Доктор Папеску»
«Проект “Бессмертие”»
На последнем ярлычке одно слово было заштриховано замазкой. На белом фоне четким, разборчивым почерком военного юриста выведено:
«Влад III Цепеш»
Ярлычки генерал сжег в пепельнице.
— Ну, вот и все, — сказал он сам себе. — Теперь никто ничего не узнает.
Он пододвинул к себе чистый лист бумаги. Взял авторучку — «Паркер» с золотым пером, подарок министра. Сувенир из тех спокойных времен, когда он еще не вздрагивал при каждом шорохе за окном, не боялся грозных ночных теней.
«Дорогая Нора, — написал генерал на листе. — Надеюсь, ты простишь меня. Я делаю это ради тебя и ради Сорелы. Я не хочу...»
«Чего? — спросил он себя. — Чтобы девочка когда-нибудь узнала, что ее нестареющий отец — мерзкий упырь? Чтобы эти бледные твари шантажировали меня женой и дочерью?»
«...Я не хочу, чтобы вы страдали из-за тех ошибок, которые я совершил. Так вам будет спокойнее. Простите меня, простите тех, кто толкнул меня на это».
Он достал из ящика стола конверт, набитый купюрами. Там лежали все сбережения генерала — чуть больше десяти тысяч лей. Когда-то приличная сумма, а теперь, с этой проклятой инфляцией, — куча резаных бумажек. Джорджицу еще раз зачем-то пересчитал их, потом облизал сладковатую клеевую полоску и запечатал конверт. Положил его поверх прощального письма.