Моё внимание сразу же привлекла глава, описывающая события в БАН, под многообещающим заголовком «Ленинградская битва» (P. 121-135). Читая внимательно эту главу, где много пространных рассуждений о русской душе, обычаях, напитках, закусках и агентах КГБ (из пятнадцати страниц текста полторы от силы касаются БАН), я понял одно: Жаку Токатляну, как представителю ЮНЕСКО, очень препятствовали в получении объективной информации о пожаре. Переговоры проходили сложно и трудно. Только на третий день пребывания в Ленинграде ему удалось посетить Библиотеку Академии наук и лично оценить масштабы ущерба: «…я увидел, что пожар нанёс основной ущерб и его последствия достаточно серьёзны» (P. 130). И это всё. Затем, как пишет Ж. Токатлян, общаясь с «дюжиной официальных лиц», он договорился об организации лаборатории для сушки и наблюдениями за пострадавшими изданиями. Отдельно обсуждался вопрос о содействии ЮНЕСКО в поездке ленинградских библиотекарей и консерваторов за границу с целью ознакомления с зарубежными технологиями восстановления фондов. На этом миссия в БАН закончилась. В путевых заметках, кроме имён автора и четырёх его парижских спутниц, приехавших с ним в Ленинград в качестве, видимо, туристов, мелькают ещё три имени неизвестных сотрудников Библиотеки и Академии наук. Это Игорь Панушкин, названный Токатляном представителем БАН, некая Ольга Ананьева — гид-переводчик и Татьяна Никитина — сотрудник партийных органов.

Заканчивается «Ленинградская битва» патетически. Несмотря на трудности, Токатлян доволен своей миссией, но в этот город он больше приезжать не хочет. «Всё хорошо, что хорошо кончается» заключает автор почему-то не только на английском, но и по-французски. И, глядя на своё отражение в зеркале ванной комнаты гостиницы, мысленно произносит: «Ленинградская битва закончилась». Затем поднимает вверх правую руку и добавляет: «Я торжественно клянусь: никогда снова! Никогда!» (P. 135).

Как к этому отнестись, читатель? С юмором, следуя совету автора во введении к книге? У меня не получается. Думаю, что и не только у меня одного. Замечу, кстати, что месье Токатлян нарушил свою клятву. Очень скоро. Спустя три месяца он снова приехал в наш город, но уже в составе другой миссии. В неё, кроме Ж. Токатляна как руководителя отдела ЮНЕСКО по информационным программам и обслуживанию, входили: Ганс-Питер Ге — президент ИФЛА, Шарль Кешкемети — исполнительный секретарь Международного совета по архивам и Виктор Монтвилофф — сотрудник отдела ЮНЕСКО. В течение 10-12 мая 1988 г. миссия посетила БАН, осмотрела, надев для безопасности противогазы, пострадавшие книгохранилища (в это время проводилась фумигация фондов и Библиотека для читателей была закрыта) и составила своё экспертное заключение. Тогда-то впервые я со всеми и встретился. Обстановка для обсуждения самых больных вопросов была открытой, никто с нашей стороны ничего не скрывал, наоборот, хотелось поделиться сделанным и услышать советы. К этому времени на полную мощность работала и специальная лаборатория по контролю за состоянием фондов и массовой их дезобработкой, организованная в марте постановлением Президиума АН СССР.

После отъезда миссии Т. Келлер, заместитель генерального директора ЮНЕСКО по общим программам и программам поддержки, написал председателю Президиума Ленинградского научного центра академику И.А. Глебову: «Учитывая большой объём материала, подвергнутого воздействию воды и испарений, насчитывающего 3,6 млн. единиц, а также мудрое решение обработать ещё 3,4 млн., которым угрожал грибок, следует отметить целесообразность и необходимость принятия таких чрезвычайных мер». Члены миссии «были под сильным впечатлением от солидарности и решимости, с которой сотрудники Библиотеки и её читатели, а также власти и население решали проблемы, связанные с восстановлением пострадавшей от пожара Библиотеки» [39] . В этом тексте всё чётко и ясно — читай его хоть с чувством юмора или без него.

Чтобы оживить ушедшую эпоху, надо попытаться восстановить и осмыслить ту, её прошлую, жизнь. Нужны факты, документы… Иначе не понять геометрию движения и силу притяжения разных библиотек. Один из таких непростых вопросов — что же разнилось в жизни трёх великих библиотек России, что привело их от столь сходных успешных стартов к столь разным в зрелом возрасте судьбам? Почему при наличии с 1714 г. в Санкт-Петербурге императорской Библиотеки императорской Академии наук Екатерина II решает в 1795 г. основать новую императорскую, на этот раз публичную библиотеку? Загадка для современников осталась загадкой для нас и, по-видимому, так и останется неразгаданной. Это событие было описано и документировано полно и тщательно многими его очевидцами и участниками. Но чем дальше отступает в прошлое это событие, тем больше гипотез и легенд создаётся вокруг него.

БАН оставалась верной служению науке, вся её деятельность была направлена на это, и, возможно, академики и библиотекари не помышляли иного. Может это показалось «узким» местом в идеологии эпохи Просвещения, поскольку радикально менялась культурная ситуация? Мы никогда не получим исчерпывающего ответа на этот вопрос, но сравнение научного и культурного окружения библиотек на первое место выводит влияние фактора среды на их развитие. А в среде вокруг новой библиотеки с самого начала (1814 г.) прививались литературные и культурные традиции, сочетавшиеся с идеологией публичной библиотеки (чего не было в академической среде). Эти традиции были продолжены и в Москве, когда в 1862 г. стало известно о новой библиотеке — библиотеке публичного Румянцевского музея (позднее — государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина, переименованной в 90-е годы ушедшего столетия в Российскую государственную библиотеку). В нелёгкие предвоенные тридцатые годы XX столетия даже не ставился вопрос об их перепрофилировании, о передаче рукописных и редких фондов в другие книгохранилища, как это было в истории БАН.

Прошлая жизнь даёт много информации для понимания сегодняшнего состояния библиотек. Чего, например, стоили только усилия по организации переезда БАН из Ленинграда в Москву в 30-е годы! Немногим известно, что на 12 июня 1942 г. планировалось празднование открытия Библиотеки Академии наук СССР в новом здании на Крымском валу. По моей просьбе библиограф БАН Н.Н. Елкина подготовила краткую справку об этих событиях.

Это потом, уже как реакция на отсутствие универсальной академической библиотеки в Москве, с начала пятидесятых годов в течение двадцати лет в столице появятся новые и реорганизованные информационно-библиотечные институты: ВИНИТИ, ИНИОН, Библиотека по естественным наукам (БЕН РАН) [40] . Координация библиотечной деятельностью в Академии наук станет медленно разрушаться, преобладать начнут локальные интересы…

Получается странное, на первый взгляд, заключение: чтобы понять библиотечный мир, одного профессионализма недостаточно. Но это странно только на первый взгляд. В библиотечном мире нужно пожить (хоть какое-то время), «пропустить» его через себя, побыть с ним в контакте, почувствовать, что в нём когда-то происходило [41] .

Нужно уметь создать и собственные нормы общения в библиотечном пространстве. Они у каждого свои. Ведь каждый библиотекарь и каждый читатель создаёт свою собственную философию, оправдывающую его пребывание в этом мире. Осваивая пространство библиотеки, человек реализует себя, с её помощью он открывает внутри себя неизвестную часть своей души и познаёт только ему теперь известную тайну. С помощью своей библиотеки я как бы выбрался на свою дорогу, почувствовал, во что верю, куда и зачем иду, что могу ещё сделать. Многое, видимо, пойму потом, потом (поймёшь, когда будешь большой!).