Там, наверху, на солнечной террасе, двадцатилетняя Жено чистит фасоль. У Жено едва заметно дрожат кончики пальцев и прыгают уголки губ – от волнения и радости. Через две недели приедут сваты – просить ее руки. А осенью сыграют большую свадьбу – традиционную, с зурной-доолом, с выкупом, с привязанной шелковыми лентами к капоту машины куклой. Жено увезут далеко, в другой конец Армении – в город Арарат. И у нее начнется новая, бесконечно счастливая жизнь.

Жено разламывает салатовый, в нежных фиолетовых разводах стручок, тот выстреливает крохотной, беззащитно-молочной фасолиной. Она отлетает в сторону, закатывается под деревянную грубо сколоченную скамью и остается там лежать – до следующего утра. На рассвете каменный пол террасы сбрызнут водой, чисто подметут шуршащей, колючей метлой и выкинут фасолину с остальным сором в мусорную кучу за домом – на радость вездесущим и всеядным курам.

– Слышала ночную грозу? – Бабушка Шушик перебирает малину и смородину, перезрелые рыхлые ягоды откладывает в сторону – на компот они не годятся. На расстеленном кухонном полотенце, горлышком вниз, высятся десять вымытых трехлитровых банок – обсыхают.

Девочка отзывается не сразу – она увлечена пусканием солнечных зайчиков – поймает в зеркальце солнечный луч, пустит то в угол комнаты, то на кухонный шкафчик, то в миску с ягодами. Бабушка Шушик не торопит ее, терпеливо ждет, когда она наиграется.

– Грозу? Не слышала, – наконец отвечает Девочка, – зато, как только проснулась, сразу поняла, что она была.

– Как поняла?

– Пахло дождем. Ну и земля была мокрая.

– Ты ж моя умница! – Бабушка ставит на стол тарелочку с ягодами малины и гроздьями красной, прозрачной смородины. – Ешь!

– Не хочу. Смородина кислая.

– Не кислая.

– Мне кислая.

– А если сахарным песком посыпать?

– С сахарным песком – тогда ладно, – расплывается в улыбке Девочка.

– Ах ты хитрая лиса! – смеется бабушка Шушик. – Ладно, так и быть, посыплю сахаром. Но совсем немного – сладкое зубы портит.

Девочка очень любит ее смех. Никто больше не умеет так тихо и ласково смеяться, как она. Ну, может, еще Жено умеет. Но Жено громкая, а бабушка Шушик – совсем неслышная. И даже незаметная – ходит всегда в темном – простые платья, наглухо застегивающиеся на все пуговицы жакеты, строгие пиджачки. Она вообще очень сдержанная, даже в движениях – такое впечатление, словно наперед продумывает каждый свой шаг, чтобы лишний раз не повториться. Девочка завороженно наблюдает, как бабушка Шушик открывает дверцы навесного шкафчика, поднимается на цыпочки, тянется за коробочками со специями. Молотая корица. Лимонные корочки. Ваниль. Палочки гвоздики. Летний сквозняк колышет простенькие шторы на кухонных окнах, тихо позвякивают кольца на металлическом карнизе. Как только в большой эмалированной кастрюле начинает булькать сироп, бабушка кидает туда очищенные от сердцевины яблочные дольки. Следом отправляются малина со смородиной. В самом конце – лимонные корочки, корица и ваниль. Довести до кипения – загасить огонь. Всё.

– Нужно, чтобы все было идеально чистым – и банки, и крышки. Тогда с компотом ничего не случится, и он простоит в погребе до зимы.

– А если не чистое? Что тогда?

– Тогда компот прокиснет, крышки вздуются и полетят. Вся работа насмарку.

– А что такое «идеально»?

– Совершенно. Превосходно, – бабушка Шушик ловит растерянный взгляд Девочки, спохватывается, – непонятно объясняю?

– Ну да.

– Сейчас найду объяснение проще. Идеально – это лучше не бывает. Теперь понятно?

– Теперь понятно, – кивает Девочка.

Жено размешивает горячий компот большой поварешкой – чтобы равномерно распределить гущу, и заливает в банки по самое горлышко. Бабушка Шушик кидает в каждую банку по две палочки гвоздики, ошпаривает металлическую крышку кипятком и тут же накрывает ею горлышко банки. Крышки горячие, поэтому она ловко цепляет их за край вилкой. Накрыв банку, щелкает кончиком пальца по крышке.

– Чтобы плотно легла, – поясняет Девочке.

В этих краях азам кулинарии испокон века обучают с раннего детства – ненавязчиво, словно мимоходом раскрывая кухонные хитрости. Дети все схватывают на лету, схватывают – и, казалось, мгновенно забывают. Но потом, когда наступает время, каким-то непостижимым образом, яркими картинками, из памяти выплывают удивительные знания – о вкусе приправ, о надменной пахучести сушеных трав, о верном количестве соли, добавляемой в обед, – четыре щепоти, и ни одной больше!

Жено быстро убирает со стола все лишнее – кухонное полотенце, миску из-под крышек, эмалированную кастрюлю. Бабушка Шушик тем временем берется за самое ответственное – закатывание банок. Накрывает закатывающей машинкой крышку, крепко давит на нее левой рукой и крутит по часовой стрелке ручку. Закатка, понемногу сужая диаметр вращения, зажимает крышку вокруг горлышка банки. Жено, обмотав руки кухонным полотенцем – чтобы не ошпариться, подхватывает готовые банки и укладывает их на пол – остывать. Скоро под стеной выстраивается батарея из лежащих на боку банок. Солнечный зайчик лихорадочно мечется по ним, бликуя золотом на вспотевших стеклянных боках.

Девочка следит за работой бабушки и тети как за театральным действом. Они двигаются так слаженно и споро, словно не работают, а развлекаются. Если бы не напряжение на лицах, можно подумать, что они исполняют какой-то простой и привычный ритуальный танец, и все движения в этом незамысловатом танце даются им с чрезвычайной легкостью.

Когда компот уже закатан, стол к обеду накрыт, а на плите «доходит» стручковая фасоль, Жено уходит в погреб – за сыром.

– Пойдем со мной! – зовет она Девочку.