– Сыновей щадит, а дочь мою не пощадила. Поступила с ребенком так же, как когда-то с ней поступили.

– Подойди к окну и посмотри, чем твой ребенок занимается.

Петрос выглянул во двор, выискал глазами Девочку и Вачо. Вачо сидел на скамейке, доедал ципул. Девочка, о чем-то оживленно рассказывая, носилась вокруг, размахивала руками. Всякий раз, оказавшись перед Вачо, она резко притормаживала, наклонялась и заглядывал ему в глаза. Видимо, для того чтобы удостовериться, что он ее слушает.

– Ну как? Сильно переживает?

– Убивается просто, – рассмеялся Петрос.

– Вот и я о том. Твоя забота – правильно ей все объяснить. А что касается Вардик… Махни на нее рукой, сынок. Ее ошибки – ее грехи, ей и отвечать за них.

Скрипнула дверь, в комнату заглянула соседка – сухонькая, шустрая, крохотная старушка.

– Кнарик, ай Кнарик! – задребезжала она. – Одолжи закваски для мацуна, моя вышла.

– Здравствуйте, тетя Маргрит, – поздоровался Петрос.

– Здравствуй, сынок.

– Марго, хочешь ципула?

– Нет, спасибо. Ты мне закваски дай, а то молоко стынет.

– Сейчас принесу.

Пока Кнарик ходила за закваской, Маргрит, усевшись на край тахты и смешно скрестив худые ноги в шерстяных, домашней вязки кусачих носках, скрипучим голосом долго и подробно рассказывала о своих болячках. И глаза, мол, не видят, и спина не разгибается, и пальцы судорогой сводит, и голова по утрам гудит так, словно это и не голова вовсе, а пчелиный улей.

– Приходите в поликлинику, мы вас обследуем, лечение назначим, – предложил Петрос.

– Зачем, Петрос-джан? Восемьдесят лет без врачей прожила, даст Бог – столько же проживу. Вот я тебе сейчас нажаловалась – и половина болячек прошла. Приду домой, заквашу себе мацуна, поем хлеба с сыром, выпью чая с чабрецом – и вторая половина болячек пройдет. Буду как новенькая!

Вернулась Кнарик, протянула соседке глиняную плошку с мацуном:

– Маргрит, может, хоть немного посидишь с нами?

– Не могу, дочка, спасибо, мне пора. – И старуха, охая и потирая на ходу поясницу, заковыляла к двери.

– Мне тоже пора, – поднялся Петрос.

– Посиди еще немного, вдруг Васо вернется.

– Лучше уговори его заглянуть к нам в гости. Я его в нарды обыграю, давно что-то мы с ним не играли.

– Завтра приведу его, обещаю. – И Кнарик задвигалась по комнате, прибирая со стола.

Петрос вышел из дому, окинул взглядом сад Кнарик, залюбовался последними оранжево-шоколадными плодами хурмы – остальные деревья стояли облетевшие, возведя к небу голые свои ветви.

– Папа! Папа! – подбежала к нему Девочка. – Смотри, чего я сделала!

Она протянула ему браслет из еловых игл. Петрос улыбнулся – в детстве они делали точно такие же украшения. Выдергивали еловую иглу, аккуратно проходились зубами по хвостику – он становился мягким, податливым. Втыкали иголку в хвостик – получалось звено. Поддевали его второй хвоинкой, смыкали ее в круг… Сплетали целые ожерелья и браслеты. А вкус еловой хвои потом очень долго держался во рту.

Он поцокал восхищенно языком:

– Какая ты умница!

– А у Вачо цепочка. Я ему тоже сплела.

– Молодец. Ну что, не передумала оставаться здесь?

– Не-а. Бабушка Кнарик обещала приготовить сладкий похиндз [30] . А еще она будет загадывать мне загадки! И сказки будет рассказывать.

– Ну ладно, оставайся. А я поехал, мне пора.

– Подожди, пап. – Девочка вложила ему в ладонь браслет: – Отдай нани, я для нее сплела. Только сбрызните обязательно водичкой, чтобы хвоинки не высохли, ладно? А то, если они высохнут, браслет развалится.

Невесомый браслет защекотал ладонь еловыми иглами. Петрос откашлялся, чтобы унять волнение.

– Спасибо, доченька.

– Пожалуйста, папочка.

Тамар лежала отвернувшись лицом к стене. Тяжело вздыхала, о чем-то тихо причитала, но не плакала. В комнате пахло лекарствами и курящимся ладаном. Ладан дымился в специальной чаше, под большим, обвязанным траурной лентой портретом – Амаяк с того портрета смотрел немного растерянным, беспомощным взглядом.

Новость о том, что случилось, расстроила и напугала всех, но особенно сильно – Тамар. Она долго расспрашивала Петроса, как Девочка отреагировала на слова соседки, никак не решалась позвонить Кнарик.