Шрифт:
– Чего есть-то станем, Саня? У тебя тут один пластик, – попеняла она ему, роясь в недрах холодильника. – Жрешь черте что! Домработницу себе, что ли, заведи, чтобы готовила тебе.
– Ага! А она станет мои секреты воровать… Посоветовала тоже! – фыркнул гений с набитым ртом – целиком, что ли, баранку воткнул? Откусить-то так и не сумел, сколько ни пытался. – Да ты чего, Васька? Чтоб чужой человек в доме… Нет, это не для меня!
– Женись тогда, – подергала она плечами, узрев на нижней полке две пачки творога с изюмом.
– Жениться? Ну ты… ну ты вообще спятила!
Он повернулся к ней и глянул как на больную. Колесико баранки и в самом деле угадывалось за его левой щекой – не разгрыз, стало быть.
– Жениться, мне? На ком?
– На Вальке Луневой, к примеру, – продолжила она его злить, прекрасно зная, что упоминание о Валентине ее друг воспримет в штыки. – У нее дом за городом после смерти отца остался. Двухэтажный, между прочим! Будет где твоей гениальности парить…
– Да-да, конечно, – с елейным присвистом перебил ее друг, помощник и брат почти. – Только не забудь, что к двухэтажному особняку, где, предположительно, должна будет парить моя гениальность, прилагается еще Валентина Лунева, у которой грудь, прости, размером с твою задницу. Я таких не люблю. И мама ее тоже в приложении числится.
– И что? Чем мама тебе не угодила?
Василиса вывалила творог из упаковок в высокую миску, добавила туда четыре ложки манки, быстро вымесила и начала катать шарики, плюща их потом до формы сырников. Она знала, что Санька сырники любил, потому и творог всякий раз покупал, чтобы она приготовила. Пачек было две, лежали в дальнем углу холодильника, стало быть, купил давно. Устал ждать ее визита, потому и задвинул подальше и не обновлял давно.
Она, между прочим, тоже по нему скучала. И рвалась душой чуть ли не каждый день в его холостяцкую квартиру. Но вырвешься тут, как же! Муж гундосит: дома сиди. Свекровь… Бр-рр, какое же слово кровожадное! Вампирское слово, честное слово!
– Мама? Теща то есть? – вопил Сигитов, гоняя во рту колесо баранки. – Теща… Слово-то какое приятное! Что-то такое шипящее, тянучее… Ящур почти!
– Ну, договорился, – фыркнула Василиса, сноровисто переворачивая на сковороде румяные сырники. – Ты мне лучше вот что скажи: ты когда свою жизнь устраивать собираешься? Или так и станешь век бобылем доживать?
– Ну, ты прямо как матушка моя покойная… – хихикнул Сигитов, наблюдая с вытянутой шеей за ее стряпней. – Ой сырнички! Супер! А устраивать жизнь без тебя, Васька, я не могу.
– Еще чего! – Сахарова выключила газ и быстро переложила сырники на тарелку, взяв верхнюю из стопки. – Я, что ли, должна тебе бабу в постель привести? Нашел сватью!
– При чем тут это, дура? – Саня выплюнул наконец залежалую баранку, которую все гонял во рту, но так и не довел до съедобной кондиции. – Я не о том вовсе!
– А о чем? – Она снова полезла в холодильник и теперь заметила там банку сгущенки. – А как я еще должна тебе помочь твою жизнь устроить? Как?
– Ты… ты должна в ней просто быть, Васька, – неестественно натянутым голосом вдруг брякнул он ей в спину. – Быть всегда и не исчезать. Таковы все мои требования с желаниями. Вот…
Глава 2
С того памятного вечера прошло почти полтора месяца. Наступила весна, очень рьяно начав топить лед, тревожить почки на деревьях и рыхлить землю резво рвущейся на свободу травой. Солнце уже ощутимо припекало, у Василисы за выходные дни, проведенные в обществе мужа и свекрови на даче, даже лицо загорело.
– Ты чего, деточка, глаза себе портишь? – квохтала свекровь, следовавшая за ней везде по пятам. – Разве можно столько на солнце смотреть! Вот спалишь роговицу…
– У меня глаза закрыты, – неохотно отвечала ей Василиса.
– И что? Ультрафиолетовые лучи проникают сквозь такой тонкий покров кожи и…
И так далее, и тому подобное в течение двух дней. Деточка то, деточка се… Деточке следовало беречь свое здоровье, а не ходить по улице на сквозняках с голым пупком. Ей, мол, еще рожать надо и мужа ублажать. А какое может быть здоровье у женщины, разгуливающей по улицам с голым пузом?
Ох, господи, как же она Василисе надоела за два дня! Как обрыдли ее причитания, нравоучения, намеки! От последнего вообще можно было утопиться в любой луже, даже если она размером с пятак.
Мария Федоровна ждала внуков. Все жаждала понянчиться, поиграться, соседкам своим похвалиться. А деточка никак не могла забеременеть. Вот беда-то! А почему? Да потому, что непозволительно короткие юбки носит, живот оголяет без дела, зимой панталонами брезгует, носит вместо теплой одежки одни нитки.
Ну да, Мария Федоровна не брезговала даже ее трусы инспектировать, которые сохли на полотенцесушителе в ванной. И любимые Василисой стринги называла нитками. И ужасалась притворно, всякий раз потрясая ее трусами у Вадика перед физиономией. Вот, мол, полюбуйся, что твоя жена носит. Тот морщился и молчал. Молчал понятно почему – маме перечить не смел. А вот почему морщился, Василиса не знала. И любопытно ей было: потому ли, что негигиеничной считал мамину выходку, или в самом деле разделял мамино мнение относительно нижнего белья своей супруги?