— Вам очень хочется рассматривать их поведение как неприятное вторжение, как я понимаю.

— А еще эта старая дама, как там ее зовут. Ну, знаете, та, что постоянно говорит мне, что она злится так же часто, как я. Кто ее спрашивает? В любом случае, я не вижу, чтобы она так уж злилась. И все остальные тоже. Какую пользу я могу получить от пребывания в такой группе?

— Есть кто-нибудь в группе, кто вам нравится или к кому вы относитесь хоть немного положительно, Фрэнк?

— Разумеется, они все немного сумасшедшие, но для тех, кто пришел лечиться, они не так уж и плохи.

— Вас действительно беспокоит, когда я спрашиваю о каких-то положительных чувствах, не так ли?

— Нет, меня это не беспокоит. Что за черт? Я иногда тоже испытываю положительные чувства, как и все. Что вы обо мне думаете? Иногда у вас появляются странные идеи. Почему вы не…

— Хорошо, хорошо, Фрэнк. Так к кому же вы испытываете положительные чувства в группе?

— О, они все нормальные. Они… э-э… в порядке, понимаете? Кроме этого засранца Бена. Но остальные… Вероятно, каждый из них… э-э… А что? Какое это имеет значение?

— Фрэнк, я не хочу без особой необходимости ставить вас в неловкое положение, потому что знаю: вы действительно пытаетесь сейчас работать со мной, но это в самом деле будет полезно, если вы попытаетесь исследовать любые положительные чувства, которые вы испытываете к членам группы, и увидите, что приходит вам на ум в связи со всем этим.

— Да, да. Не нужно делать из этого драму. Ну, э-э… Ну, Хол — так зовут этого огромного жеребца?

— Угу.

Фрэнк даже не может рискнуть запомнить их имена. Или, быть может, он не в состоянии рискнуть дать мне понять, что они произвели на него достаточное впечатление, чтобы он запомнил их имена.

— Да, ну, он довольно хороший парень. Да, э-э… и Луиза, она… Вероятно, она немного напоминает мне мою старшую сестру.

— Ту, что заботилась о вас.

— Да, ту самую… И… Ну, мне немного жалко ту, что боится. Как ее имя? Дженни?

— Дженнифер.

— Да, ее. Она кажется такой сбитой с толку. У нее нет неправильных мыслей или что-то в этом роде, но она… Ну, она… О, черт!

— Что случилось, Фрэнк?

— О, Господи, я просто знаю, что вы раздуете целое дело, если я скажу, что о ней думаю.

— Так значит, вы не можете позволить себе испытывать свои собственные чувства из-за того, что я могу каким-то образом неправильно среагировать?

— Да нет же, у меня есть чувства, но вы все так драматизируете…

— Вы беспокоитесь, как бы я не придал слишком много значения вашим чувствам к Дженнифер, правильно?

— Да.

— О’кей, так что вы чувствуете к ней?

— Ну, я… Не знаю. Она действительно как бы другая или особенная, не такая, как все. Если бы она не была замужем и все такое, я мог бы… О, черт, забудьте это. Она мне нравится. Это все.

— Но это причиняет вам много неудобств.

— Нет. Просто вы всегда… Хорошо, думаю, да.

Тише, тише, говорил я сам себе. Фрэнк пошел на большой риск и многое мне доверил. Он действительно ожидал, что я буду смеяться над ним, осуждать его или объяснять, почему он не должен испытывать таких чувств. В этом вся его история.

Вскоре сеанс закончился, и мы не продвинулись дальше в обсуждении его чувств к Дженнифер, но было ясно, что за его грубым отрицанием ее интереса к нему Фрэнк прятал сильное ответное чувство. И позволить себе иметь это чувство стало еще одним рискованным шагом с его стороны.

24 апреля

В этот день, когда я вышел в приемную в ответ на звонок Фрэнка, я почти не узнал его. Он был чистым, аккуратно одетым в несколько поношенные слаксы и свитер, ботинки не то чтобы блестели, но были, несомненно, чистыми, волосы и борода подстрижены до очень приличных размеров. И он был очень смущен. Ни один из нас не сказал ни слова, пока Фрэнк не уселся в моем кабинете.

Фрэнк рассеянно зажег сигарету, довольно долго пристраивал пепельницу на подлокотник кресла. Затем свирепо уставился в свою любимую точку на противоположной стене. Я спокойно ждал. Он глубоко затянулся, торопливо стряхнул пепел, осмотрел горящий конец, снова затянулся, снова стряхнул пепел.

— Дерьмо! — Какое замечательное слово, сколько нюансов оно передает. Удивительно, как долго мы избегали пользоваться этим простым вербальным инструментом. Теперь, в одном слове, Фрэнк передал сильное чувство, раздражение по поводу этого чувства и желание, чтобы я нарушил молчание.

— Вы выглядите совсем по-другому, Фрэнк, но говорите по-старому.

— Да. Я получил работу.

— Хорошо. По крайней мере, полагаю, что так. Верно?

— Я чувствую себя идиотом. Вы понимаете, не так ли? Я имею в виду одежду, волосы и все остальное. Не знаю, почему, но чувствую. И это выводит меня из себя. Я ненавижу это чувство.