6. Приблизительно 1 октября мне по секрету сообщили, что получено телеграфное сообщение, посланное из Индии, в котором запрашивалось разрешение Туркестанского правительства на мое возвращение, хотя это сообщение так ко мне и не поступило. Я не мог сказать, что я знаю об этом сообщении, не ввергнув моих информаторов в крупные неприятности, но приблизительно в это время из Кашгара прибыл курьер (принесший мне личные письма, но к моему разочарованию никакой шифрованной информации и никаких новостей из Индии), и я, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, сказал комиссару иностранных дел, что я получил приказ вернуться, и 14 октября я лично передал ему официальное письмо с просьбой подготовить мои бумаги. Дамагацкий обещал выполнить мою просьбу через день или два, а на следующий день я был арестован вместе с Тредуэлом, Х.С. Ифтикхар Ахмедом и некоторыми другими иностранцами. Нас предупредили, что мы будем арестованы, но в то же время мы знали, что ответ из Москвы относительно нас еще не пришел, поэтому мы решили посмотреть, как будут развиваться события. Мы были арестованы Следственной комиссией по борьбе с котрреволюцией, Комиссией, которая была уполномочена действовать независимо от правительства, и даже имела полномочия назначать наказание в виде смертной казни.

7. Как только ответственные комиссары услышали об аресте мистера Тредуэла, они немедленно его освободили, и Колесов — председательствующий комиссар и Дамагацкий — комиссар иностранных дел, приехали на его квартиру и лично извинились перед ним за произошедшее. Меня самого комиссия допросила на следующий день (16 октября) и отпустила главным образом, я полагаю, благодаря письму, написанному секретарю иностранных дел Индии, которое было найдено в моих бумагах и которое я и писал с этой целью. Я увиделся с Дамагацким 18-го и потребовал от него ответ на мое письмо от 14-го, в котором я просил разрешения вернуться в Индию. Он сказал, что не может дать мне разрешение, и я должен просить об этом Колесова. Я сказал, что мое задержание будет рассматриваться очень серьезным образом британским правительством и попросил его позвонить Колесову с просьбой немедленно меня принять. Он ответил, что сможет увидеться со мной только на следующий день. 19-го я направился на встречу в Белый дом, бывший дворец Генерал-губернатора, где жил Колесов. Я встретил его у автомобиля, собиравшегося уезжать, и он попытался уйти от беседы. Однако я остановил его на улице и потребовал ответ по поводу моего возвращения. Он определенно не дал мне разрешения на отъезд, но сказал, что увидится со мной через три или четыре дня. Я знал, что он просто ждет ответа из Москвы на свою телеграмму.

8. Я обсудил ситуацию с мистером Тредуэлом и решил исчезнуть, если окончательный ответ из Москвы будет неблагоприятным. Мистер Тредуэл, с другой стороны, решил остаться. Кроме того факта, что Индийское правительство телеграфировало относительно моего возвращения, я подумал, что принесу меньше неприятностей правительству, если буду свободен, и я не хотел ставить правительство в положение торга относительно моего освобождения. Мое положение сильно отличалось от положения мистера Тредуэла, поскольку он был послан из Петрограда с правильными официальными документами, и в течение нахождения нескольких месяцев в Ташкенте в различных ситуациях воспринимался как официальное лицо, а я нет. Появление британских солдат в Транскаспии настроило большевиков против нас, и даже если я не был бы расстрелян по приказу правительства, была вероятность, что солдаты, возвращавшиеся с фронта, могли бы это сделать по своей собственной инициативе; особенно эта вероятность возрастала, если я был бы под арестом или в тюрьме. Эта опасность была особенно велика в тот момент, когда один хорошо известный бесчинствующий полк возвращался в Ташкент с фронта, и некоторые комиссары сами предпочитали спрятаться, пока этот полк не покинет город. 20 октября мы получили известие, что ответ из Москвы получен, и мы находимся в большой опасности ареста, и особенно именно я. Сообщение из Москвы, которое, я думаю, и было этим самым ответом, было опубликовано 1 ноября. Оно приказывало интернировать всех граждан стран Союзников (Антанты) в возрасте от 17 до 48 лет и в конце сообщалось «Что по поводу полковника Бейли? Все предыдущие соображения и предупредительность сейчас вредна.

Он должен быть арестован немедленно». В соответствии с моими приготовлениями к исчезновению, я уничтожил свои бумаги и спрятал свои наиболее ценные и транспортабельные вещи. Я был вынужден оставить нетронутыми большинство своих вещей, так как во время моего ареста был сделан список принадлежащих мне вещей, и я ожидал, что дома моих друзей будут обыскивать, и обнаружение моих вещей у них может привести их к беде. К несчастью, часть вещей, которые я спрятал, были найдены при обысках в январе, и я потерял практически все.

9. Я намеревался связаться с генералом Кондратовичем, который также укрывался, и вместе с ним уйти в Фергану, увидеться с Эргашем, и затем проложить себе путь в Мешхед или Кашгар. Через несколько дней после моего ухода в мой дом принесли письмо от Солкина — председателя ТуркЦИК (Туркестанский центральный исполнительный комитет) с приглашением встретиться с ним на следующий день. Эта было очевидной попыткой заманить меня в ловушку, и я не никак не отреагировал на него, а на следующий день телеграмма из Москвы, процитированная выше, была опубликована.

10. Прячась, я вначале связался с генералом Кондратовичем, и намеревался присоединиться к нему в домике в горах, но мы решили, что будет безопаснее не путешествовать вместе, а лучше всего мне некоторое время оставаться в Ташкенте, неделю или две, пока не утихнут страсти по поводу моего розыска. Следовательно, я остался в Ташкенте до 5 ноября, переодетый в австрийскую форму, и присоединился к генералу Кондратовичу 8-го. Я сказал ему, что хочу уйти в Фергану сразу, и на следующий день (9 ноября) мы послали двух человек проверить дорогу и узнать, можно ли уйти, и примет ли Эргаш нас хорошо. Я был очень удивлен, что генерал Кондратович выражает сомнение по этому поводу, так как господин М. Назаров всегда говорил, что Эргаш состоит в их организации. Фактически М. Назаров значительно преувеличивал свои силы в надежде получить финансовую поддержку. Двое разведчиков вернулись 21-го, сообщив, что путь закрыт и на каждой дороге патрули. Мы поверили этому и решили послать человека в Фергану по железной дороге, чтобы попросить Корнилова (брата известного генерала и русского офицера), находящегося у Эргаша, помочь нам присоединиться к ним.

11 Я надеялся поддерживать постоянный контакт с мистером Тредуэлом, но наши посыльные возвращались, будучи не совсем надежными; поэтому я решил вернуться в Ташкент и спрятаться в таком месте, откуда я смогу посылать сообщения и принимать новости более легко и смогу подготовиться лучше к уходу в Фергану. Однако я не мог вернуться в Ташкент пока не вернется посыльный, который должен был вернуться 18 ноября, но который не вернулся до 1 декабря (утверждая, что он был остановлен и ограблен красногвардейцами по дороге).

12. Все это время я с нетерпением ожидал ответа из Индии на послания, отправленные в августе, сентябре и октябре, но ничего не приходило до 13 декабря 1918 года, когда вернулся человек, посланный мною в Кашгар, но вместо получения подробного шифрованного письма, ожидаемого мною, он принес очень короткое сообщение, написанное обычным текстом, от 17 ноября, не содержащее почти никаких новостей. Это было вообще последнее сообщение, полученное мною, вплоть до того момента, когда я встретил посыльного из Мешхеда 31 декабря 1919 года, когда оставалось несколько дней марша до Персидской границы. К сожалению, 9 декабря произошел несчастный случай с моим коленом, который на целый месяц лишил меня возможности передвигаться. Даже потом меня несли пять часов по снегу, так как я с трудом передвигался, но была опасность застрять в снегах там до февраля, если я сразу не уеду оттуда. 19 января 1919 года я находился на пути в Ташкент, и мы успели проехать только 10 миль, когда нас вернули назад новости о том, что в городе идут бои. Я не знал о существовании плана немедленного выступления против большевиков. В последний раз я видел генерала Кондратовича за неделю до этого, и он тоже ничего не знал об их существовании. Это было плохо организованное и окончившееся неудачей выступление, результатом которого явилось уничтожение людей, принадлежащих к высшем классам общества в Ташкенте, которые были жесточайшим образом расстреляны в количестве около 4 000 человек. Общее русское население Ташкента составляло 90 000 человек, и число людей, относящихся к высшему классу общества легко подсчитывается; фактом является то, что пропорция убитых людей, относящихся к возрасту, пригодному для несения военной службы, была чудовищно огромной. Людей забирали в железнодорожные мастерские, раздевали там догола, так как их одежда была нужна, выставляли группами и расстреливали. Стоял ужасный холод. Многие красногвардейцы были пьяны и, стреляя, промахивались или желали помучить свою жертву, поэтому многим приходилось дожидаться, когда их кто-нибудь добьет, чаще всего штыками. Один мужчина сошел с ума и стал бегать по комнате, пока его не застрелили, и несколько человек, находившихся в комнате вместе с ним, были убиты пулями от выстрелов, стрелявших в него. Многие из палачей были мадьярами. Было расстреляно также несколько женщин и много мальчиков в возрасте от 15 до 16 лет. Один человек Толкачев хвастался, что он лично расстрелял 758 человек, и с тех пор он стал служить палачом в тюрьме, расстреливая мужчин и женщин, так как он наслаждался этим процессом. Среди этих расстрелянных был и Клеберг, глава шведской миссии Красного креста. Главным «судьей», который был ответственным за эту бойню, был некий Леппа, который был впоследствии признан виновным в присвоении награбленного золота во время этих беспорядков, за что он был наказан поражением в гражданских правах на три месяца.