Серьезность ее тона насторожила меня.

— Очень хорошо, — сказала я и вернулась в комнату, чтобы захватить шаль, потом закрыла за нами дверь.

— Она не больна? — отважилась я спросить.

— Бабушка никогда не болеет.

Мы прошли в молчании по коридору до анфилады комнат Абигайль. Как обычно, я чувствовала, как во мне растет холодное мрачное предчувствие. Я ощутила ее власть надо мной, которой, как я предпочитала думать, в действительности не существует.

Дверь была открыта, и мы вошли, остальные были уже в сборе. Бабушка неизменно восседала на своем троне под защитной вуалью сумрака, тетя Анна сидела в кресле перед ней, с Теодором по одну сторону и с Колином по другую. Дядя Генри, должно быть, оставался у себя. Никто не обернулся, когда мы вошли; глаза присутствующих подобострастно были направлены на бабушку. Атмосфера, тусклая и мрачная, в воздухе витало напряжение. Я гадала, что случилось.

Марта взяла за руку брата, а я оставалась немного сбоку, когда бабушка внезапно заговорила.

— Все вы знаете, почему вы здесь, поэтому я не буду медлить. Грязное деяние свершил кто-то из нас, и я желаю найти виновного. Вы можете решить между собой, что делать.

Озадаченная, я взглянула на остальных. Их взгляды ничего не выражали.

— Что за грязное деяние? — невинно спросила я.

— Лейла Пембертон, — раздался бесстрастный голос бабушки, — ты прежде всего должна знать, о чем я говорю.

— Но я не знаю.

— Это кольцо Тео, — мягко сказала Марта, — оно пропало.

— Его кольцо?

— Не пропало, дитя, оно украдено! И я желаю узнать, кто вор.

Тут мне все стало ясно. Рубиновое кольцо Теодора было унаследовано им от дедушки, сэра Джона. То кольцо, которое запало мне в память как воспоминание о роще. Каким-то образом оно было связано с тем, что случилось в роще, хотя я не слишком представляла себе, как.

— Но кто мог взять его? — спросила я.

Молчание было мне ответом, все в комнате оставались неподвижными. Агат на шее Абигайль блестел, поднимаясь и опадая на ее груди — единственный признак того, что она была жива. И все остальные нашли что-то, на чем остановить свой взгляд.

Потом до меня дошло.

— Что вы имели в виду, сказав, что я прежде всего должна знать, о чем вы говорите? Вы обвиняете меня в краже кольца?

— Это твои слова, — сказала бабушка.

— Но это нелепо!

Теперь заговорила тетя Анна:

— Но ты же восхищалась им тем вечером в гостиной. Мы все видели это.

— Я не восхищалась им. Я только вспомнила его, вот и все.

— С чего это ты вспомнила его? — спросила бабушка.

— Я… я не знаю. Это было как вспышка.

— Ну а кто еще мог взять его? — сказала моя тетя во внезапном порыве.

— Тетя Анна, как вы смеете! Я не буду стоять здесь и выслушивать обвинения в воровстве!

Наконец заговорил кузен Теодор:

— Лейла права, бабушка, это действительно в высшей степени несправедливо. До этого пропадали другие драгоценности, и тоже совсем недавно. Я думаю, мы должны допросить слуг.

Я взглянула сквозь сумрак на кузена Теодора и впервые увидела в нем что-то человеческое. Высокий и прямой, в своем обычном прекрасном наряде, мой кузен выглядел самым красивым среди остальных. Колин, чьи волосы были взъерошены, а галстук сбился на сторону, стоял, сложив руки, и предоставил мне самой защищать себя. Он не сказал ни слова в мою защиту, и я была зла на него за это.

Тео послал мне примирительную улыбку, и я в ответ продемонстрировала ему свою благодарность. За спинами Колина и Марты, и над головой тети Анны мы с Тео обменялись безмолвными посланиями.

— Мы допросим слуг, — распорядилась бабушка, — и предпримем тщательные поиски кольца. Я не потерплю и незначительного воровства в моей семье.

«А какое воровство вы потерпите?» — подумала я с сарказмом, но придержала язык.

Взмахом руки она отпустила нас. Вся сцена была устроена исключительно ради того, чтобы унизить меня. От этого я пришла в ярость, хотя и не подала виду. Я билась за свои права и за оправдание моего отца. Один из этих людей прочел мое письмо Эдварду и потом уничтожил его. Один из этих людей не желал, чтобы я получила помощь. Я собиралась продолжать борьбу за воспоминания о прошлом, и эти мелкие сцены с угрозами и обвинениями не пугали меня, а лишь подстегивали к действию.

В коридоре я отступила в сторону, чтобы позволить тете Анне пройти. Она искоса кинула на меня взгляд, и в свете газового фонаря я увидела, каким напряженным и изможденным стало ее лицо. Должно быть, она всю ночь бодрствовала при дяде Генри, которому, как я поняла, не стало лучше, и я почувствовала немного больше снисходительности к ней. После двадцати четырех часов без сна и пищи моя тетя, должно быть, немного не в себе.

Когда мимо меня прошел Колин, я резко глянула на него, но он, казалось, этого не заметил. У меня складывалось впечатление о его особо доверительных отношениях с бабушкой, и это начинало раздражать, как будто он был не сам себе хозяин, а чванливый хлыщ, прицепившийся к юбке старухи.