— Да, его так звали.

— Из госпиталя Гая?

— Да, а в чем дело?

Я не думала, что доктор Янг мог быть таким оживленным, таким отличным от своей обычной степенности. Его голубые глаза, обычно спокойные и утешающие, теперь вдруг стали яркими и живыми.

— Я знаком с Оливером Хэррадом еще с медицинской школы. Мы вместе работали в госпитале Гая некоторое время и много лет делили практику. Когда я уехал в Эдинбург работать в Королевском госпитале и заниматься некоторыми исследованиями, мы с Оливером обещали поддерживать контакт и часто писать друг другу. Но поскольку нас разделяли большие расстояния и каждый был вовлечен в серьезную работу, наша переписка сошла на нет, и по прошествию времени мы потеряли контакт друг с другом. Теперь уже десять лет прошло. — Доктор Янг рассеянно смотрел перед собой, его глаза были зафиксированы на чем-то, видном ему одному. — Оливер Хэррад, старый плут. Так, значит, он все еще в Гае…

— И он из тех людей, которых все любят, — пробормотала я.

Теперь доктор Янг вновь сфокусировал взгляд на мне, его глаза затуманивала ностальгия.

— Вы вдруг вернули меня к таким воспоминаниям. Это было так давно, а я так занят…

— Он делал все, что мог, для моей матушки. Я всегда буду благодарна ему.

Если доктор Янг с самого начала вызвал во мне чувство, будто он был близким, доверенным другом и знает меня годами, теперь он стал им даже в большей степени. Это его уникальное качество смотреть прямо на человека, словно проникая в его самые заветные мысли… Доктор Янг посмотрел на меня снова, и я догадалась, что, упомянув имя доктора Хэррада, я еще больше снискала его дружбу.

— Как странно, — философски заметил он, — что когда мы оставляем прошлое погребенным и забытым, одно слово вдруг возвращает его и делает таким осязаемым, словно все случилось только вчера. Оливер Хэррад и я были близкими друзьями в дни молодости, мы рвались вперед, мы думали, что сможем изменить вселенную. Потом мы стали разумнее, Оливер и я, и теперь довольствуемся, делая скорее небольшие шаги по стезе прогресса, а не скачки. Какое совпадение, что вы знакомы с моим старым другом Хэррадом.

— Я рада, сэр, — сказала я, с внезапной острой болью вспомнив, как всего несколько дней назад я боролась, совершая стремительный бросок, чтобы вернуть прошлое.

Когда доктор Янг собирался снова заговорить, раздался стук в дверь.

— Войдите. — В комнату осторожно заглядывала Гертруда, ее глаза перебегали с меня на доктора, потом снова на меня.

— Простите, мисс Лейла. Меня послала мадам Пембертон.

— Тетя Анна хочет видеть доктора Янга?

— Нет, мисс Лейла, меня послала не мадам Анна, а мадам Абигайль. Она сейчас с мистером Пембертоном и просит доктора присутствовать.

Мои брови поднялись в ответ на это заявление. Для бабушки Абигайль покинуть ее комнаты после стольких лет затворничества было невероятным событием. Это могло означать лишь одно…

— Дядя Генри! — Я вскочила.

В одно мгновение доктор Янг очутился рядом, его голос был мягким и успокаивающим.

— Я займусь им, вы не должны беспокоиться, постараюсь сделать все, что смогу.

Я с благодарностью пожала доктору Янгу руку.

— Благодарю вас, — прошептала я, сквозь слезы наблюдая, как он уходит с Гертрудой.

Снова пришлось ужинать в одиночестве. Бабушка Абигайль не допустила меня в комнату больного дяди. Лишь однажды я увидела ее, когда поздним вечером открыла дверь на звук шагов в коридоре, а она скользнула мимо меня с королевской грацией, совершенно неожиданной для ее разбитого артритом тела. Кузина Марта, с покрасневшими и припухлыми глазами, навестила меня, чтобы объявить об ухудшении состояния моего дяди, и я больше не видела ни Анну, ни Тео. Не видела я и Колина.

Следующий день был серым и холодным, ветер поднялся с новой силой, и небеса затянулись грозовыми тучами. Утром я обошла дом в беспокойстве и тревоге, но ни с кем не столкнулась. Единственным признаком активности, который я обнаружила, пока бродила по мрачным коридорам этого дома, неспособная нигде оставаться надолго, были звуки, доносившиеся из комнат бабушки Абигайль. Услыхав ее резкий голос, внезапно раздавшийся из-за тяжелых дверей, я на короткое время остановилась, поскольку думала, что она в комнате дяди Генри. Хотя ее голос был громким, слова были неразборчивы, чувствовалось, что она рассержена, но я не могла догадаться, почему. В следующий миг я услыхала слабое всхлипывание, также доносившееся из ее комнаты, плач, полный раскаяния, который, казалось, служил признаком того, что бабушка Абигайль сурово порицает кого-то. Рыдающей жертвой суровой критики бабушки могли быть тетя Анна, кузина Марта, Гертруда или одна из служанок. В смущении от своего невольного подслушивания я поспешила прочь.

Во второй половине дня я предприняла обычную прогулку, которую родственники теперь, без сомнений, воспринимали как мою привычку. Когда я вернулась, то обнаружила дом совершенно притихшим, и поспешила в свою комнату к уюту горящего камина и горячему чаю. Служанка подала мне ужин в восемь, а в девять, полностью измотанная ожиданием неизбежного, я заснула.

Было около полуночи, когда меня разбудили вопли.

Я очнулась от глубокого сна и уставилась в темноту. За моей дверью слышались шаги, чьи-то голоса и шорох одежды. Ко времени, когда по дому снова разнесся крик, я уже была на ногах и бросилась к двери. Не заботясь о своем внешнем виде, я метнулась в коридор, в то самое время, когда заспанная Марта появилась из своей комнаты. Сонным взглядом она огляделась, протирая глаза, и издала нечленораздельный звук. Я стояла на пороге, когда третий резкий крик прорвал ночь, он звучал знакомо. Это была тетя Анна. Я не теряла времени, задержавшись лишь для того, чтобы накинуть капот, бросилась по коридору, просовывая руки в рукава. Марта следовала за мной.