Халворсен взглянул в зеркало заднего вида и перестроился в левый ряд:

— И какой же у него был мотив?

— Вот давай и поинтересуемся, — предложил Харри.

— Как ты себе все это представляешь? Приедем к нему домой и спросим? Сознаемся, что добыли улики незаконно и вообще мы с ним одного поля ягоды?

— Ты можешь не ездить, я все сделаю сам.

— И чего ты этим добьешься? Если выяснится, что мы проникли в его дом, не имея ордера на обыск, любой судья в этой стране сразу же закроет дело.

— Именно поэтому.

— Именно… Извини, Харри, но я уже начинаю уставать от всех этих загадок.

— Раз у нас нет ничего, что можно использовать в качестве доказательства по этому делу, надо его спровоцировать и добыть то, что нам нужно.

— Тогда уж правильней было бы отвести его в комнату для допросов, усадить в удобное кресло, угостить нашим эспрессо и включить запись.

— Нет. Нам ни к чему записывать всю ту ложь, что он наговорит нам на пленку, — ведь мы не можем использовать то, что знаем сейчас, чтобы его уличить. Нам нужен союзник. Тот, кто мог бы разоблачить его вместо нас.

— И кто этот союзник?

— Вигдис Албу.

— Ага. А каким образом…

— Если Арне Албу действительно ей изменял, то шансы, что она досконально разберется в этом деле, достаточно велики. Равно как и что она непременно добудет необходимую нам информацию. А мы ведь знаем еще кое-что, чтобы ей помочь.

Халворсен вывернул зеркало заднего вида так, чтобы фары трейлера, который теперь повис у них на хвосте, не слепили его:

— Харри, ты и вправду считаешь, что это достойный способ?

— Нет. Знаешь, что такое анаграмма?

— Понятия не имею.

— Игра в буквы и слоги. Например, слово, которое с начала и с конца читается одинаково. Посмотри в боковое зеркальце на трейлер, который едет за нами. AMOROMA. С какого бы конца ты это ни прочел, получится одно и то же.

Халворсен хотел было что-то сказать, однако передумал и лишь укоризненно покачал головой.

— Отвези меня к «Шрёдеру», — попросил Харри.

В душной атмосфере зала витали запахи пота, табачного дыма, промокшей одежды и громкие голоса посетителей, требовавших принести еще пива.

Беате Лённ облюбовала себе тот же столик, что и Эуне. Заметить ее здесь было так же трудно, как зебру в коровнике.

— Долго ждешь? — спросил Харри.

— Не очень, — солгала она.

Перед ней стояла, очевидно, нетронутая пол-литровая кружка пива с уже давно успевшей осесть пеной. Проследив взгляд Харри, девушка подняла пиво с таким видом, будто выполняла долг.

— Пить здесь вовсе не обязательно, — заметил Харри и привычно переглянулся с Майей. — Впечатление бывает обманчивым.

— В общем, не такая уж это гадость, — сказала Беате, пригубив пиво. — Отец обычно говорил, что не доверяет людям, которые не пьют пиво.

На столике перед Харри возникли кофейник и чашка. Беате густо покраснела.

— Раньше я обычно пил пиво, — сказал Харри. — Но вынужден был завязать.

Беате пристально разглядывала скатерть.

— Это единственный недостаток, от которого я избавился, — продолжал Харри. — Я курю, обманываю, и я очень мстительный. — Он поднял свою чашку, как будто собирался чокнуться с ней. — А у тебя какие недостатки, Лённ? Кроме того, что ты помешана на видео и помнишь все лица, которые когда-либо видела?

— Их не так уж и много. — Девушка в ответ отсалютовала своей кружкой. — Если не считать сетесдальской трясучки.

— Что-то серьезное?

— Довольно серьезное. На самом деле это болезнь Хантингтона. Передается по наследству и весьма распространена в долине Сетесдаль.

— Почему именно там?

— Ну-у… это тесная долина в окружении высоких гор. Вдалеке от людных мест.

— Понятно.

— Мои отец и мать оба родом из Сетесдаля, и поначалу мать не хотела выходить за отца, поскольку у его тетки была сетесдальская трясучка. Иногда у нее внезапно случались судороги — начинала дергаться рука. Люди старались держаться от нее подальше.

— А у тебя это когда проявилось?

Беате улыбнулась:

— Когда я была маленькой, отец часто поддразнивал этим маму. Порой мы с ним в шутку дрались, я старалась как могла и лупила так сильно, что он говорил, будто у меня — сетесдальская трясучка. Я считала все это весьма забавным, мне хотелось, чтобы у меня была сетесдальская трясучка. Но однажды мать рассказала мне, что от болезни Хантингтона люди умирают. — Она задумчиво покрутила в руках свою кружку.

— А летом того же года я узнала, что такое смерть.