Шрифт:
Разгон Совета Республики
Вчера в половине 12 утра в Мариинском дворце внешне все напоминало обычный парламентский день и притом не «большой день», а рядовой. Мало членов Совета в зале, несколько больше, но тоже мало в кулуарах.
Однако внешний вид дворца находится в полном несоответствии с настроением и членов предпарламента, и журналистов, и немногочисленной публики. Заседания не ждут. Там и здесь собираются кучки, выслушивая очередные новости. Телефонная станция занята большевистскими войсками… Мариинский дворец выключен… Занят большевиками Государственный Банк…
Нет различия между депутатами и журналистами: здесь журналист интервьюирует члена Совета, в пяти шагах происходит обратное.
Безумная авантюра
По- видимому, всякие убеждения уже бесплодны, и большевистское восстание, против которого мы все время предостерегали как против ужасного для страны испытания, организуется и начинается.
За 3 недели до выборов в Учредительное Собрание, за несколько дней до Съезда Советов большевики приняли решение произвести новый переворот. Они опираются на широко разлитое недовольство и на не менее широкую бессознательность солдатских и рабочих масс. Они взяли на себя смелость обещать и хлеб, и мир, и землю народу. Но первым следствием большевистского выступления будет ухудшение продовольствия и городов, и армии. И это ухудшение вылилось бы в полный голод, если бы большевикам действительно удалось захватить власть: ведь большевистского правительства в далеких южных степях никогда не признали бы и не дали бы ему хлеба те, кто снабжает им всю Россию. Да, конфискацией запасов в магазинах и лавках можно кормить столичное население 1-2 дня, но не больше. После этого остается только голодный бунт и погромы. «…» Не лучше обстоит дело и с миром. Неорганизованным путем, братаньями, можно прекратить стрельбу на отдельных участках фронта, можно уйти с этих участков и дать врагу возможность окружить оставшихся на позициях, перебить их или взять в плен. Можно открыть врагу фронт и дать ему возможность занять новые области. Но мира таким путем заключить нельзя.
«Известия Совета рабочих и солдатских депутатов», 1 ноября
Причины вражды к большевикам
С разных сторон слышится голос ненависти и остервенения против Рабочего и Крестьянского правительства, которое провело ряд важных законов и установило в столице образцовый порядок. Где причина этой ненависти? Кто натравляет всех и вся на Рабочее и Крестьянское правительство? Капиталистам союзных с Россией государств, при деятельном участии социал-империалиста А. Тома удалось сговориться с русскими социалистами-соглашателями и приостановить, затормозить русскую революцию. Только большевистская партия осталась на своем революционном посту, высоко держа знамя международного социализма.
Иван Толстой
Казанский пленник
Большевистский переворот глазами меньшевика Юрия Денике
Историк, публицист и социолог Юрий Петрович Денике - одна из ярких фигур русской эмиграции. Принадлежность человека к меньшевистской партии надолго отшибала у нас интерес к этого рода людям. И напрасно: хотя Петру Струве и принадлежит известная шутка «Меньшевики - те же большевики, только в полбутылках», - социал-демократы, в подавляющем большинстве бежавшие от расправы за границу, оказались в изгнании едва ли не самыми активными хранителями заветов русской интеллигенции.
Будучи законным сыном своего отца - казанского помещика Осокина, - Денике всю жизнь носил случайную фамилию. С главными событиями и настроениями его юности читатель познакомится из публикуемой здесь беседы. За ее рамками осталась история профессорства Юрия Петровича в Московском университете (1920), отъезд в 1922 г. в Берлин в составе советского представительства (своего рода мягкая эмиграция, предпринятая в те годы многими из полуоппозиционеров), разрыв с Москвой, работа (под псевдонимом Георг Деккер) в немецкой социал-демократической печати, активное участие в меньшевистском «Социалистическом вестнике», переезд в США в начале войны, переводческая деятельность (одно из его значимых достижений - русская версия воспоминаний Черчилля), участие в передачах Радио Свобода, редактирование нью-йоркского «Нового журнала» и многое другое.
Жаль, что мемуары Юрия Денике до сих пор не изданы. В ожидании их выхода послушаем его живую речь: беседа была записана в Нью-Йорке в 1964 году. Вопросы задавал историк Алексей Малышев.
– Я родился в 1887 году в крошечном городке Корсуне Симбирской губернии. Но, вследствие какой-то путаницы, у меня во всех документах помечено, что я родился в Казани, куда мой отец переехал, когда мне уже было 11 лет. Он работал судьей в небольших уездных городах, а потом в Казани.
Окончив гимназию, я занимался, главным образом, революцией: весной 1905 года Россия уже кипела. В то время в воздухе носились какие-то особые бациллы, которые заражали если не всех, то значительную часть молодого поколения. Еще в гимназии я познакомился с идеями социал-демократии, читал Маркса. Так что (по понятиям того времени) я в возрасте семнадцати лет уже был образованным марксистом.
В августе 1905 года я поступил на экономическое отделение Политехнического института в Петрограде, но там нормальные занятия продолжались только полтора или два месяца, потом Политехнический институт, как и все учебные заведения, стал местом не для лекций, а для митингов. Потом - арест, тюрьма, период подозрений в неблагонадежности, после которого я вернулся к учению, поступил в Московский университет. В 1914 году умер мой отец, и я переехал в Казань, к матери. У меня были еще младшие братья, которых надо было содержать, одной пенсии не хватало. Поэтому я окончил университет в Казани, готовился к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории. Там и застала меня революция 1917 года.
В Казани социал-демократическая организация была большевистской. Поэтому я некоторое время был большевиком, и поначалу даже вполне убежденным, но потом, достигнув солидного возраста девятнадцати лет, расстался с большевизмом.
– По каким причинам?
– Главной причиной была аморальность их методов. Непосредственным поводом было то, что я разошелся с представлением большевиков о дальнейшем ходе революции. Я, несмотря на очень скромный возраст, выступил с мыслью, что революция или кончилась, или кончается (что тогда считалось полной ересью). До этого на меня смотрели как на молодого, подающего надежды большевика. Я встречался с Лениным - не особенно много, куда чаще я виделся с такими известными большевиками, как Богданов, Базаров, Луначарский, Гольденберг, Мандельштам-Лядов и Стеклов.
Я был, до некоторой степени, если не вундеркиндом, то необычным и неожиданным явлением. Юношей, уже более или менее глубоко вошедшиим в проблемы современной философии. Например, я переписывался с Луначарским. Но потом, когда я вернулся к учению, моя связь с партийной работой прервалась. Во-первых, к тому времени я перестал быть большевиком и относился к ним довольно резко. А кроме того (это обстоятельство выяснилось только в 1917 году), бессменная секретарша казанского Комитета, которая слыла абсолютно надежным человеком, оказалась агентом охранки.