Аккуратным уравнением в достатке мастерски лакируется предательство. Заложил друга - ничего особенного. Продал учителя - время было такое. Выписывая индульгенцию подлости, режиссер вводит в текст совсем уж немыслимые пассажи. Сонечка (на словах Глебова впервые почуяв, что живет с чудовищем, и по-достоевски повредившись рассудком) в фильме выдает следующее: «Вадим, отрекись от отца. Он конник, шашкой отмахается, а тебе нужно думать о себе». Старый Ганчук вторит дочке: «Ради науки я разрешаю вам меня предать». Гордый Вадик артачится, пытается играть порядочного, но в конце концов уступает настояниям. А заложив Медведя, приходит его, выселенного с семьей, провожать и честно, по-комсомольски, в глаза валит: «Это я тебя вломил. Дядю Володю надо было выручать». Они и сегодня вламывают. Выручают дядю Володю. Думают о себе. А их вдохновители ссылаются на такие времена. Сволочь. Времена всегда «такие». Других времен в нашей стране еще не придумано. И когда очень хочется потерять остатки совести на пути к большой воде - всегда напихивают синих околышей, горы трупов в подвале, какие-то отсебятинские обыски: вот они нас как, не забалуешь! Вспоминают про бесчеловечное государство. Про невозможность поступиться прошлым. Про нашу горькую и великую историю. Самую малость, последнюю кроху бесстыдства - и закончат «лапшинским»: «Сегодня в городе уже 50 номеров трамваев. А в те годы было всего два. Первый и второй».

У Козинцева, кажется, было: «Собрал Каин детей. Всегда, говорит, помните те светлые идеалы, за которые отдал жизнь ваш дядя».