Фанат паломничества. Может всерьез считать, что без постоянного мотания по монастырям и прочим святым местам невозможно спастись. «Три месяца уже не был в Оптиной, погибаю».

Фанат монашества. Не самой идеи монашества (к настоящему монашеству этот тип мало способен), а скорее, монашеской субкультуры. Особенно милы зилоту разнообразные суеверия, бытующие в монашеской среде, разнообразные «предания старец», которые он почитает за проявления особой мудрости.

Ненавистник ИНН, банковских карт, штрих-кодов, паспортов нового образца.

Никогда не скажет «спасибо», только «спаси Господи». Никогда не скажет «пожалуйста», только «во славу Божию».

Обязательно борода, часто - всклокоченная. Часто - длинные сальные волосы, собранные в хвостик.

Нередко такие люди кончают банальным сумасшествием.

Строго говоря, нормальный православный христианин - это, например, Сергий Радонежский. Или Нил Сорский. Или Серафим Саровский. Или Иоанн Златоуст. Или апостол Павел. Но если снизить планку и подойти с приземленных, социологически-психологических позиций, то нормальный православный лично мне представляется как человек, который соединяет в себе сильные стороны вышеперечисленных типажей и, наоборот, лишен их вредных качеств. Или, по крайней мере, старается приобрести первые и избавиться от вторых.

Здравомыслящий, в меру консервативный, социально адаптированный, как крепкий хозяйственник. При этом без его фарисейского самодовольства, самоуспокоенности, теплохладности.

Стремящийся к познанию православного вероучения, тянущийся к знаниям, любящий чтение, как интеллигент. Только без интеллигентской готовности судить обо всем на свете, без диких фантазий, без эмоциональной расшатанности и интеллектуальной и аскетической недисциплинированности.

Искренний в своей вере, неравнодушный, «горячий», как зилот. Но без садо-мазо, без суеверий, без всего того безумия, которым наполнена жизнь ревнителя не по разуму.

Такие бывают, сам видел. Только, кажется, их очень мало.

Отец-одиночка

У них все произошло как-то очень быстро. На первом курсе познакомились, на втором сыграли свадьбу, на четвертом - родился ребенок, а развелись как раз к получению мужем диплома.

–  Как получилось, что ты решил оставить ребенка себе?

–  Я настаивал. Она подумала и согласилась. У меня была работа, у меня было жилье, у меня были отец и мать, которые внука любили, по-моему, сильнее, чем меня. И ребенок реагировал спокойно, когда мы с ним вдвоем переехали к моим родителям. Дети в таком возрасте очень лабильны в восприятии нового.

Сейчас, годы спустя, в его интерпретации случившееся выглядит естественным и логичным. Интеллигентные люди пришли к разумному решению. На практике это означало вот что: в двадцать два года мой собеседник остался один, с годовалым сыном на руках.

Расставание было ужасным, но внешне мирным. Решили, что бывшая супруга будет приезжать, навещать, участвовать. Но двадцатидвухлетнюю девчонку новая жизнь быстро утащила куда-то в сторону. Через год она вышла замуж, уехала в другую часть России, родила других детей. Она никогда больше не видела своего первого мужа. Она никогда больше не видела своего первого ребенка.

–  Я не такой, понимаешь, отец-героин, что с сыном сидел с утра до вечера. Да и у матерей-одиночек такая же ситуация: пока она деньги зарабатывает, няня или бабушка с ребенком сидит.

Никаких педагогических выкрутасов с моей стороны не было. Я что-то пытался изучать, но… Ведь того же Спока, его без смеха читать невозможно. «Если младенец плачет, оставьте его в покое. Может быть, он хочет поплакать…» Бред. Ясно же, что если ребенок кричит, значит, он либо голоден, либо обосрался.

И конечно, все вокруг давали советы. Все хотели объяснить, что иначе мы оба пропадем. Меня больше всего потешало, когда он сидит в луже, страшно довольный, а идущая рядом какая-нибудь наседка от меня требует: «Мужчина! Выньте немедленно ребенка из лужи!». Вот объясни мне, как я могу вынуть ребенка из лужи, если он сразу после этого начнет орать?

–  Он, кстати, часто болел?

–  Редко. Чаще были всякие случаи… С дерева упадет. Мальчик же, шило в заднице. Надо стараться предупреждать такие вещи, но я же не могу его все время за шкирку держать.

Мой собеседник - топ-менеджер инвестиционной компании. Мы сидим в его кабинете. В углу, под стеклянным колпаком, макет чего-то характерно-докризисного. Вечнозеленая пластмассовая трава, крыши коттеджей.

–  Последние экономические события вашим планам не мешают?

–  Это будет строиться еще два с половиной года. По расчетам к этому времени все как раз начнут вылезать из ямы.