Ошарашенный Шон, согласно легенде, увидел, как Рурк играет и спросил: «Микки, где ты был до сих пор?» «В аду», - ответил Микки.

Четвертый, если не пятый раз о возвращении Рурка заговорили в 2003-м, когда Родригес снял его в очередной части «Однажды в Мексике», и одновременно вышла остроумная вещица с Микки в главной роли под названием «Высший пилотаж» (Spun).

В 2005 году он снова «вернулся», на этот раз в «Городе грехов» (Sin City) Родригеса, давшем сумасшедшие сборы в США, и в «Домино» (Domino) Тони Скота, в котором, как старый «ирландский террорист» душевно изобразил «охотника за головами».

В общем, Рурк - это русский навыворот. Русские, как известно, прощаются и не уходят, а он все возвращается и возвращается, хотя сам давно с нами.

В России его не забывали ни на день; и не забыли б, даже если бы он действительно запропал.

Все оттого, что судьба Рурка соответствует главному русскому правилу, обязательному для всякого творческого человека. Правило формулируется предельно просто: «Отвечай за базар».

Русский артист, да, обязан отвечать за базар. Слово «артист» мы в данном случае используем в его европейском значении - то есть: творческий, не похожий на иных, красивый человек. Так Эдвард Лимонов, вернувшись из Франции, называл себя «артистом», а не «писателем».

Рурк всегда отвечал за базар, и все те слухи и реальные факты, что окружают его имя, начиная с безотцовщины и малолетних приводов в милицию, заканчивая бездетностью и приводами совсем недавними, а еще - дружба с бандитами (к счастью, в США нет шансонье, и он дружит с рэперами), большие любови и громкие разводы, бесконечные драки и, как доказательство последних, лицо Квазимоды (снимите его в этой роли без грима, пора уже!), - в общем, все это создало образ как раз такой, какой нам так нужен и близок.

Рурк, к тому же, пишет не только дельные и очень печальные сценарии, но еще и стихи. Кто бы сомневался!

Мы тебя узнали, ирландец. Никакой ты, потому что, не ирландец. Сережа Есенин, Володя Высоцкий, Боря Рыжий, помянутый Лимонов - вот этот тип.

И втайне мы знаем, что никакие вы ни фига не драчуны и алкоголики, это вы для виду так, а внутри-то, внутри… Апрель там у вас, и божья коровка ползет по травине…

«Он самый тонкокожий и самый чувствительный человек из всех, кого я встречала, - говорит о Микки первая жена.
– Когда мы познакомились, он походил на маленькую обиженную собачку. Он был ужасно уязвимым. Боялся летать. Не купался в океане, потому что там могли быть акулы. Он был такой нервный! Любил поло, но до смерти боялся лошадей… Он сделал карьеру, играя секс-символов и бойцов, но на самом деле он персонаж Вуди Аллена. У него столько фобий!»

Именно так все и было, да! Все правда, ибо кто нас знает лучше, чем наши жены!… Но при этом - продолжим мы фразу, - кто сможет сказать о нас хуже, чем наши бывшие жены!

Потому что персонажи Вуди Аллена настоящей жизнью артиста не живут, не носят они свои фобии, проверяя их на прочность, с ринга в пьяный бар, из бара в участок, и обратно, и так бесконечно, и так неустанно.

А если Рурк когда что сделал не так: ну, скажем, жену избил, или переспал с одной русской певицей, а потом отказался сниматься в ее клипе, или попался с героином, - так это не он виноват, это жизнь такая, злая и паскудная.

Да и что я вам буду рассказывать! Как будто вы без меня не помните, как выглядит настоящий русский народный артист, поэт, мужик и дебошир…

Леонид Леонов как певец Апокалипсиса

Я давно мечтаю написать цикл портретов лучших советских авторов - или, если угодно, русских авторов советского периода: наша литература не так богата, чтобы вычеркивать семьдесят лет своей истории. Отечественная классика - два десятка имен, даже с учетом так называемого «второго ряда». Бесконечно интерпретировать ее - и скучно, и неплодотворно. Советская литература в своем глубинном течении, в потаенном развитии, которого официальная критика не могла отследить по определению, - добавила к нашему знанию о человеке очень много, и без этого знания нам никогда не понять, что произошло с Россией с 1917 по 1991 год и что происходит сейчас. Начать этот цикл мне хотелось бы с Леонова - не только потому, что в этом году отмечается его 110-летие (и, может, его заметят лучше, чем столетие в 1999-м), и не потому даже, что один из самых резонансных авторов сегодняшней России, Захар Прилепин, к этому юбилею закончит его массивную биографию для серии ЖЗЛ, - а потому, что Леонов сегодня значим, как никогда. Он понял больше остальных - и сумел, пусть впроброс, пусть полунамеками, это высказать; мы к его свидетельству подбираемся только сейчас. Обидно будет, если гений окажется погребен под общей плитой с надписью «невостребованное».

Говорить, по-моему, надо прежде всего о «Пирамиде» - как-никак главная книга, но выбрать менее удачное время для ее публикации (1994) было трудно. Видимо, Леонов точно предчувствовал скорую смерть и не хотел оставлять роман для посмертной публикации, хотя и предупреждал своего секретаря Виктора Хрулева о такой вероятности. Когда «Пирамида» только что вышла трехтомным мягкообложечным приложением к «Нашему современнику» - будет время, когда за отважное решение напечатать ее в апреле 1994 года этому журналу многое простится, - я набрался храбрости и позвонил ему с просьбой о встрече. Наглость была невероятная, ему исполнялось 95 лет, но были в тексте вещи, которые мог разъяснить только он.

Трубку взял он сам и ясным старческим голосом сказал:

–  Не могу встречаться, помру скоро. Через три месяца. И умер в августе 1995 года, успев, однако, опубликовать в «Завтра» гневный и подробный ответ на попытку М. Лобанова интерпретировать его главную книгу как антисемитскую. Текст здравый, сложный и по стилистике стопроцентно леоновский - я не встречал еще ни критиков, ни пародистов, которые бы достаточно убедительно имитировали его слог. Даже у А. Архангельского в тридцатые годы не вышло.