Смерть, где твое жало? ад, где твоя победа? Воскрес Христос - и ты повержен. Воскрес Христос - и пали злые духи. Воскрес Христос - и радуются Ангелы. Воскрес Христос - и жизнь вступила в свои права. Воскрес Христос - и ни одного мертвого в гробу. Ибо Христос, воскресши из мертвых, положил начало воскресению всех умерших. Ему слава и власть во веки вечные. Аминь.

Можно этим утешаться.

Пляска жизни

–  Итак, друзья!
– Влад приподнял тяжелую, как артиллерийский снаряд, кружку, над которой стояла твердая на вид пена.

–  Ergo bibamus, - поддержал его Валентин, поднимая бокал сухого красного вина и - ловко, левой - поправляя платочек в кармашке пиджака. Пиджак был, разумеется, светлый, строгих линий, от Burberry; с платочком Etro он выглядел несколько вычурно, но Валентин вообще отличался известной экстравагантностью, а сегодня к тому был повод.

–  Короче, за то, чтобы… - попробовал выразить мысль Саша. Он был парнем простым и всех этих вытребенек с латынью и платочками не понимал в принципе. Но радость сближает, так что он смотрел на Валентина вполне благосклонно, хотя и не без скепсиса.

–  Ну вот… за это, - перебил, а потом сдал назад Егор. Тощий, длинный, ехидный, он только что приехал из редакции, где верстал что-то очень срочное. Там он, кажется, уже успел клюкнуть, - скорее всего, все по тому же поводу, - и был твердо намерен продолжать в том же духе. Бутылек с беленькой - единственный на нашем пивном и винном столе - он предусмотрительно подвинул к себе.

–  Может, водки все-таки?
– спросил я, глядя на бутылку.
– Вроде в таких случаях водку полагается.

–  А мне, пожалуйста, глинтвейн, - Натали поймала взглядом пробегавшую с подносиком официантку и умело тормознула ее возле себя.
– Или… - крохотная пауза, - или нет, наверное, все-таки «Бейлис» со льдом… и коньяк.

–  Коньяк! Именно коньяк!
– крикнул Владик, вмиг позабыв про свою пивную башню.
– Милая девушка, у вас есть коньяк? Вот у вас тут «Ной»…

–  «Ной» выпили, - девушка сыграла лицом то, что обычно делают руками, - сегодня гостей много, сами видите.

В подвальчике на Никольской и в самом деле было как-то густо, плотно от люда. Все столики были не просто заняты, а именно что забиты, за каждым сидело не двое-трое, а четверо-пятеро, кто-то теснился на лавках, какой-то худосочный мужичок мотался по залу, ища стул. Стульев не было.

–  Ну хотя бы «Арарат» есть?
– не отставал Влад.
– У нас такое событие, а мы, можно сказать, сидим сухие…

–  Влад, - подал голос Валентин, - прости, но ты задерживаешь процесс.

–  Подожди, коньяк закажу, - огрызнулся Влад, но без злости.

–  У тебя пиво есть, да и много чести, - отбрил Валентин.

–  Ладно, - буркнул Влад, теряя интерес, - крылышек жареных принесите, что ли, и греночки черные… А не хотите к нам присоединиться?
– задал он ненужный вопрос.

–  Я на работе, - стопроцентно предсказуемо ответила официантка.

–  Жаль, очень жаль, - Влада распирало, - все-таки не каждый день такой праздник.

–  Жаль, что не каждый, - заметил Валентин, поигрывая бокалом.
– Ну, чтоб побольше таких моментов в нашей жизни!

На тему русского отношения к смерти понаписано немало, в основном разнообразных глупостей. По большей части вся дурь производилась в те времена укромные, теперь почти былинные, когда слова «духовность» и «соборность» звучали без подхихика, и еще не пропали в нетях поклонники «русского космизма», отличающие «циолковского» от «федорова». Сейчас, кажется, этого уже в заводе не осталось.

Что представляет собой смерть в плане общественном.

Тут нам на помощь приходит этимология. Корень слова - индоевропейский: мьрть, санскритское mrti, латинское mort, далее везде. Интересна, однако, первая буква. С-мерть - это буквально «своя» смерть, точнее - смерть своего. Смерть - это всегда смерть близкого. То, что случается с врагами - это не смерть, а гибель (от «гнуть», ура, мы ломим, гнутся шведы: вот в этом самом смысле, и отсюда же слово «загнулся» в смысле «скончался»). Если же с жизнью расстается человек презренный, неважно, свой он или чужой - такой не умирает, не гибнет, а подыхает: совсем неприглядная картинка, тельце испускает вонючую душу, которая рассеивается в воздухе.