В столовую мы не ходили, брали еду с собой, потому что не успеваешь добежать до столовой за короткий перерыв. Большая проблема была с туалетом, мы ходили на пятый этаж из подвала. Лифт? Нет, что вы, пешком. И все время занято, потому что один унитаз на три этажа. Успеешь, не успеешь, - а премию сократят или вовсе спишут, и получишь копейки, тарифная-то часть у нас маленькая. Молоко положено за вредность - так оно стоит там на жаре по 12 часов, мы его выливаем. Травматизм высокий, два человека попали в конвейер, одному ногу ампутировали.

И вот всегда было непонятно, почему там срезали премию. Я прихожу к Устюжину, начальнику цеха, вежливо спрашиваю: «Вы знаете, если у меня есть проблемы, вы скажите, почему, может, я что-то не так делаю». А он: «Почему вы приходите в рабочее время?» - «Неправда, - говорю, - сейчас обеденный перерыв». Он подумал и как закричит: «Вы как заходите в кабинет? Выйдите, постучитесь и зайдите снова». Я вышла, слезы на глазах, сердце колотится, как он может так со мной разговаривать, я как пионерка, из класса выгнал. Успокоилась, постучала. Он говорит: «Не забывайте, что вы работаете на капиталистов! У меня ко всем индивидуальный подход! Объяснять вам ничего не буду». И вот только недавно совсем стали давать распечатки, кто сколько заработал. У меня получалось не меньше, чем у всех, я старалась очень, но как они начисляли, я не понимаю все равно.

И вот сказали на заводе, что будут сокращены примерно две тысячи человек, и Устюжин мне говорит: «Пишите по собственному». Я говорю: «Как, за что?» - Он: «Вы что, телевизор не смотрите? Не знаете, что по всей в стране делается - всех увольняют!» Вот я как раз смотрю телевизор и говорю, что писать ничего не буду, вы должны сказать мне за два месяца. Не буду я ничего писать - у меня кредит. Он кричит: «Это капитализм! Если сами не уходите, я увольняю по статье за прогул, за невыход на работу».
– «Но я здесь стою, я вышла на работу, как я не вышла?» Слышу - Шапкина, зам по кадрам, кричит: не допускать до работы, не ставить в табель! Он тоже кричит: «Не пускать ее на рабочее место! Пишите по собственному, прямо сейчас, или я пишу прогул и прямо вот сегодня вы уволены по статье!» Ну как это прогул, я хоть и пенсионерка, но как с прогулом-то в книжке жить? Мне еще работать и работать, у меня кредит. И я написала.

Не надо было, конечно. Я сейчас ругаю себя страшно, очень жалею. Я же вот только в отчаянии в Соцпроф пришла, он объяснил, что они меня на испуг взяли, что надо было бороться. Вот написала заявление в прокуратуру, поможет, нет, не знаю. Теперь на моем участке будут работать 5 человек вместо 12. Мне предлагают уборщицей на 2-3 тысячи, но как это? «Гостинку» теперь, наверное, придется продавать, чтобы расплатиться с банком. Ну, ничего, я недавно из-под забора вышла, под забор и вернусь. А пенсия у меня две восемьсот. Я думаю: вот эти люди, которые пинками нас гнали, они завтра будут в таком же положении, как и мы, с ними так же обойдутся. Как они не понимают этого, почему?

В других городах массовые сокращения рабочих - это большая административная травма. Это уже рутина: власть мобилизуется, собираются комиссии и совещания, хмурятся профсоюзы, дымится от звонков служба занятости, - всеми силами гасят надвигающуюся протестную волну.

В Таганроге пока все спокойно, все мило. Мэр Федянин, ранее один из руководителей ТагАза, завел дневник в Живом Журнале и публикует в нем стихи, присланные ему простым таганрожцем Цыганковым:

Мэр благодарит поэта Цыганкова за добрые слова и обещает и дальше работать на благо города. Видимо, так и будет. ТагАзу на днях выписали матпомощь - 2 миллиарда рублей от ВТБ. Убережет ли это тысячи рабочих от приступа собственного желания - Бог весть. Город тих и прелестен, на деревьях цветные бусы, над морем дымка. В вазонах на столбах цветут анютины глазки. В роскошном ресторане на берегу залива вечером совершенно пусто. На плазме - джазовый концерт. У официанта нет сдачи: я первый посетитель за день.

–  Это подлючий мещанский город!
– с удовольствием объясняет мне таксист.
– Подлючая рабская психология!

Сам- то он, ясное дело, не из таких. Он смутьянствовал еще в 1982 году, когда работникам панельно-домостроительного комбината стали задерживать зарплату, тогда 15 рабочих активистов послали ходока к Брежневу. Ну, не митинг, конечно, но свое потребовали. Наказали? Ну, не без этого: дали квартиру на непрестижном 8 этаже. Вот парадокс, а?
– при тоталитарном строе рабочий человек голос имел, мог потребовать, а сейчас? Нет, он не такой, как эти терпилы; он продал кормилицу («Корову?» - «Нет, шестерку»), купил ноутбук и играет на бирже Forex. Знакомые крутят пальцем у виска, а ему открылись новые миры, и теперь он брезгует чаевыми. «Пассажир не может понять, зачем его чаевые мне - заработавшему сегодня 600 долларов». На сайте ростовского форекс-клуба он прочитал стихотворение Киплинга «Заповедь» («Владей собой среди толпы смятенной») и понял, как должен вести себя свободный человек. Ему пятьдесят три года; скоро он заработает много-много денег и станет совсем свободным.

Умереть за деньги

И советская система, и то, чем оказался российский либерализм в его современном воплощении, построены на одной и той же идейной базе - марксизме, иными словами, на искренней убежденности в том, что экономика - все, остальное - ничто. Что все поступки отдельных людей и общества в целом обусловлены исключительно экономическими мотивами, а идеальный человек - это Человек торгующий. Соответственно, только этот индивидуум имеет право на существование и на звание «добившегося успеха». Именно поэтому либерализм так органично перетек в госкапитализм, а чиновники стали по совместительству главными олигархами.