Шрифт:
— А ну, браточки, — оборачивается он к своим, — не так страшен чорт, слышали?
Рядом с Ивановым Зайченко.
Над крылечком полуразрушенной деревенской избы репродуктор, покалеченный пулями. Он раскачивается на ветру, он едва держится, но голос из него льется спокойно:
— …Кто может отрицать, что наша Красная Армия не раз обращала в паническое бегство хваленые немецкие войска?..
В одной из комнат рейхсканцелярии, видимо, приемной Гитлера, несколько военных — тут же Геринг — стоят у радиоприемника и слушают речь Сталина. Кто-то шопотом переводит ее на немецкий язык.
Внезапно рука Геринга заглушает передачу.
Из открытых дверей комнаты виден роскошный зал, где собрались послы союзных Германии держав, папский нунций в кардинальской одежде, военные в парадной форме, корреспонденты. Здесь же приготовлен обильный завтрак.
В момент, когда заглушили радио, Гитлер, высоко задрав голову, вбегает в зал, где, видимо, его ждали.
Испанский генерал, щелкнув шпорами, склоняется в почтительном поклоне:
— Испания приветствует вас, мой фюрер! — говорит он.
Подходит турок, тоже военный:
— Президент господин Исмет Иненю поручил передать вам его искреннее восхищение победами вашего оружия!
Японский военный:
— Сегодня Япония празднует вашу победу, мой фюрер.
Кардинал обращается с приветствием к Гитлеру:
— Святой престол передает свое благословение немецким героям Москвы… — Гитлер самодовольно отвечает коротким кивком головы. Кардинал продолжает: — Святой престол давно связал свою судьбу с вашей, дорогой фюрер!
Судя по лицу кардинала, он затеял длинную речь, но Гитлер, не любящий никого слушать, кроме самого себя, перебивает:
— Дорогой Арсениго, я жду папской энциклики против большевизма. Вообще, я с большим удовольствием приветствовал бы на престоле святого Петра именно вас. Вы истинный наци, Арсениго. Вам бы носить не рясу, а форму штурмовика. — И, обращаясь к присутствующим, Гитлер торжественно изрекает: — Господа, Москва у ног Германии. Ворота в Россию распахнуты настежь. Я перевожу часы истории на столетие вперед. С коммунизмом будет раз и навсегда покончено. Наградой за победу будут германские границы до Урала, хлеб и уголь Украины, нефть Кавказа, русские, украинские и белорусские рабы… Вот они!
Гитлер распахивает окно и видно, как мимо рейхсканцелярии, под конвоем наглых эсэсовцев проходят русские пленные. Оборванные, избитые, крайне изнуренные, идут они, связанные друг с другом. Когда один из них падает, другие, не смея остановиться, должны тащить его за собой.
В группе, в первых рядах, идет Наташа Румянцева. Это не та прелестная, тонкая, изящная девушка, которую мы знали до войны, а другая, ожесточенная, огрубевшая, постаревшая.
— Должно быть, это рейхстаг. Вот оно фашистское знамя, — говорит Наташа.
Массивные здания, войска, самодовольная толпа — все вместе создает картину необычайной, помпезной торжественности.
С ненавистью разглядывая вражескую столицу, проходят, шатаясь, советские пленные.
— Радуются, сволочи! Празднуют!.. Москву, говорят, взяли… — произносит девушка, идущая рядом с Наташей.
— Неправда это! Не может этого быть! — шепчет Наташа.
Гитлер отворачивается от окна со словами:
— Эти рабы получат крепких немецких хозяев. Однако пора, господа, от комплиментов переходить к деловой помощи.
Турок щелкает шпорами:
— Я жду решения Анкары не позже завтрашнего дня.
Испанец щелкает шпорами:
— Я жду исторических директив генерала Франко сегодня вечером…
Гитлер выходит в приемную. Дежурные вытягиваются перед ним.
— Иодль, какие вести с фронта? Неужели мои войска еще не вошли в Москву?
— Войска утомлены бесконечными боями. Перед последним ударом нужна передышка. Надо думать, русские дешево не отдадут Москвы, — докладывает генерал Иодль.
Гитлер перебивает его:
— Что? Вы говорите глупости. Русской армии нет, я ее уничтожил, кто может сопротивляться? Кучка сталинских фанатиков? Я приказал взять Москву седьмого ноября, то есть сегодня.
Он нервно бегает по комнате.
— Поймайте Москву!
Рука Геринга у приемника.
Слышен спокойный голос Сталина:
— За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
— Что это? — истерически-визгливо спрашивает Гитлер, брызгая в лица окружающих слюной, которую они не смеют стереть. — Это что такое?