– Какой несговорчивый!

– Да, характер у него был – будь здоров! Та школа находилась от нас через дорогу, и нянька водила меня туда за ручку. И тут появилась другая крайность. Маму начали одолевать навязчивые идеи: а вдруг нянька не придет меня встречать и я побегу через дорогу сама? А вдруг детей отпустят раньше и я пойду домой одна и попаду под машину? Мама стала донимать своими мыслями папу, и он, надо сказать, выдерживал этот натиск стоически. И забрали меня оттуда только тогда, когда я заболела. Родители, судя по всему, сами устали от всей этой истории, плюнули и решили не морочить голову ни мне, ни себе, ни учителям.

– Значит, вы пошли в школу, как все нормальные дети…

– Зря вы так подумали. Через два года отец все-таки всучил меня сразу во второй класс – «сэкономил». Он был совершенно принципиальной личностью.

– Так вот вы в кого?! А я-то думаю, что ж с вами иногда так сложно договориться! Ваша принципиальность и упорство – фамильные.

– Да, это верно. Я иногда сама думаю: да что же, черт возьми, я такая принципиальная?! Это действительно отцовские гены.

Тамара и балет бросила со всей своей носовской решительностью. Однажды не успела на репетицию и больше не появилась там никогда. Преподавательница вызвала маму и поинтересовалась: «Почему Тамара не приходит? Она рождена для балета, у нее ноги балерины – худые и длинные!» Мама отвечает: «Я не уверена, что смогу ее уговорить. На уме у нее теперь совсем другое – она хочет стать драматической артисткой».

Впервые оказавшись в театре, Тамара Носова «влюбилась» в него раз и навсегда. Более того, в своем классе она организовала драмкружок и сама ставила там спектакли. В популярном некогда журнале «Пионер» всегда публиковались маленькие пьесочки для школьников – детские сказки, сценки, анекдоты. Тамару с друзьями даже приводили в старшие классы – показывать их постановки. Учительница гордилась ими и хотела похвастаться перед коллегами и другими учениками.

Впоследствии Мария Николаевна Кузнецова получила звание заслуженного учителя РСФСР и была награждена орденом Ленина. Среди сорока ее воспитанников – одноклассников Тамары Носовой – было тринадцать круглых отличников. А сколько их было в ее богатой биографии!

Увлечение театром у ребят было настолько сильным, что однажды они решили покорить своим талантом районный Дворец пионеров, где существовал более массовый драмкружок. Туда Тамара отправилась в сопровождении двух кавалеров, повезли надежный, «проверенный» репертуар. Правда, Носова, никому ничего не сказав, приготовила новый стих – хотела отличиться. Вот тут она совершила непростительную ошибку. Забывая слова, путаясь и игнорируя заветы Станиславского, Тамара с треском провалилась. А ребят приняли. На следующий день в родной школе их окружили одноклассники: «Ну что? Тамарку-то приняли, это понятно. А вас?» Но оба кавалера стояли твердо – «приняли всех». Не выдали позора. Настоящие джентльмены.

– Дружный был класс?

– Да. Но держались мы, в основном, своей компанией – той самой группой отличников, которой гордилась наша учительница. Мы и после школы встречались, чествовали Марию Николаеву, устроили ей роскошный вечер. И все мы получили высшее образование. Правда, саму школу я окончила в деревне. Из-за войны.

– Чем запомнились вам те страшные годы?

– До сих пор я вспоминаю голос диктора Левитана. Я очень боялась, когда по радио он начинал объявлять: «Граждане, воздушная тревога». По-моему, все малыши боялись его голоса. И впоследствии я ему об этом сказала, когда мы выступали вместе в каком-то концерте на стадионе: «Я так тряслась, что меня решили отправить в деревню, под Москву, чтобы не слышать вас».

Десятый класс я закончила в 45-м году и вернулась в Москву с твердым намерением «поступать в артистки». И тут я растерялась.

– Почему?

– Я обнаружила, что все прохожие смотрят на меня как-то не так, с подозрением. Что я чем-то выделяюсь.

– Наверное, потому что вы были весьма эффектной, стройной блондинкой, и пройти мимо вас, не обратив внимания, было сложно…

– Нет, я решила, что виновато мамино пальто. Я выросла, моя шубка стала мала и сидела на мне, как жакетик. Тогда мама отдала мне свое пальто, и мы его переделали. Но мне казалось, что в нем я так ужасно смотрюсь!

А на самом деле, все крылось в другом. Я приехала из деревни, и вид у меня был другой – здоровый, пышущий, свежий, с природы. А москвичи выглядели очень усталыми, изможденными, и на их лицах все это отражалось. Но мама на мои слова не реагировала. «Мама, а если меня примут в институт, ты купишь мне новое пальто?» – спрашиваю. Мама ответила уклончиво: «Ну, хорошо, если подготовишься, поступишь – там будет видно, разберемся».

Я занималась очень упрямо, и пальто тут было ни при чем. Я поняла, что должна попасть в институт, и другого не может быть ничего.

– Вы уже знали, что нужно для поступления во ВГИК, готовились целенаправленно?

– О ВГИКе я тогда вообще ничего не знала, но готовилась действительно целенаправленно. Даже чересчур. Дело в том, что в седьмом классе кто-то мне сказал, что можно устроиться в театр хоть сейчас. И я рванула в Москву, за сто километров. Пришла в театр Вахтангова, стою на лестнице, вижу мужчину. Так я и не узнала, кем он был, но разговор с ним отложился в моей памяти. Я спросила: «А можно ли к вам попасть после седьмого класса?» Он даже удивился: «Конечно, нет! Только после десятого. Нам не нужны неграмотные артисты». – «А что надо для этого?» Дядька заинтересовался: «Ну, прежде всего, надо очень хорошо знать литературу, историю. А химия, физика, математика не нужны точно. На экзамене будут спрашивать только гуманитарные предметы». Я приехала обратно и решила учить только литературу и историю и не учить ничего «лишнего».