Их тонкие черты обрамлялись, словно шлемами, черными волосами, у них были большие, чуть раскосые фиолетовые глаза, бледная кожа цвета самой светлой меди, идеальной формы губы…

…И говорили они только с ним. Они говорили на высоком мелнибонийском, который был недоступен даже Уэлдрейку.

Такой неожиданный поворот событий настолько застал Элрика врасплох, что он непроизвольно сделал шаг назад и чуть не упал. Однако он сохранил равновесие, поклонился и, несмотря на все зароки, какие давал себе, обратился к ним с древним приветствием правящей династии Сияющей империи.

— Я предан вам и вашим интересам…

— А мы — твоим, о Элрик из Мелнибонэ, — сказала золотистая женщина. — Я — принцесса Тайаратука, а это мои сестры, и они тоже принадлежат к Касте: принцесса Мишигуйа и принцесса Шануг’а. Принц Элрик, мы ищем тебя уже целое тысячелетие во многих сотнях сфер.

— А я искал вас только несколько сотен лет и всего в нескольких десятках сфер — скромно отозвался Элрик. — Но мне кажется, что я — хвост, который гонится за куницей…

— Когда сумасшедший Джек Поркер поставил на карту свою ногу! — воскликнула матушка Пфатт, развалившаяся на роскошных подушках дивана. — Значит, мы ходили друг за другом кругами? Понимаете? В этом была закономерность! Во всем всегда есть закономерность. Дин-мой-дон, паренек, где твой перезвон? Это та самая знаменитая гонка, видите ли. Поркер осужден по случаю. Его последний бросок был героизмом чистой воды. Все так говорили. Дамы и господа, наши ноги прибиты к полу. Это несправедливо! — Она вступила в какой-то комический диалог с самой собой, в котором она заново переживала свою юность на подмостках. — Буффало Билл и Вечный Жид! Это был наш непревзойденный финал. Последний штрих.

Три сестры выслушали этот монолог с бесконечным терпением и только потом продолжили.

— Мы искали тебя, дабы обратиться к тебе с просьбой, — сказала принцесса Тайаратука, — и взамен предложить дар.

— Вы можете полагаться на меня, как на собственные руки, — автоматически произнес Элрик.

— И ты на нас, — ответили сестры, также знакомые с этим ритуалом.

Потом принцесса Тайаратука опустилась на одно колено, подняла руки, взялась за его локти и опустила его рядом, и он оказался коленопреклоненным, как и она.

— Мой повелитель, твоя власть надо мной, — сказала она и подставила лоб для поцелуя.

Этот ритуал повторялся, пока все не произнесли требуемые слова и не получили своего поцелуя.

— Как могу я помочь вам, сестры? — спросил Элрик, когда они после этого обменялись тройным поцелуем родства. Старая мелнибонийская кровь кипела в нем, он испытывал невыносимую тоску по родной земле, по речи и обычаям его нечеловеческой расы. Эти женщины были его ровней, между ними существовало глубокое взаимопонимание, более прочное, чем родство, более прочное, чем любовь, но при этом ни в коей мере не обременительное или навязчивое. Он любил многих сильных женщин, включая его потерянную невесту Симорил и Шаариллу из Танцующего Тумана, волшебницу, которую он не так давно оставил, но если не говорить о Розе, то три принцессы, стоящие сейчас перед ним, были самыми удивительными из всех женщин, с которыми он встречался с тех пор, как сделал Имррир погребальным костром для тела его любимой.

— Я польщен, что вы искали меня, ваши величества, — сказал он, переходя на общий язык, чего требовали правила приличия. — Чем я могу вам помочь?

— Нам нужен твой меч, Элрик, — сказала принцесса Шануг’а.

— Ты его получишь, госпожа. Со мной в придачу.

Он говорил любезно, как того требовала честь, но он все еще страшился того, что призрак его отца витает где-то неподалеку, готовый при первой опасности вместить свою душу в тело сына, навсегда смешаться с ним… Аразве Гейнор не хотел заполучить его Черный Меч?

— Ты не спрашиваешь, зачем нам нужен твой меч, — сказала принцесса Мишигуйа, усевшись рядом с Розой и угощаясь плодами, поставленными на подлокотник дивана. — Ты не будешь с нами торговаться?

— Я жду, что вы будете помогать мне так же, как я буду помогать вам, — сказал Элрик небрежным тоном. — Ведь я же дал клятву, как и вы. Поэтому мы — одно. У нас общие интересы.

— Но твою душу разъедает страх, Элрик, — сказала вдруг Чарион Пфатт. — Ты не сказал этим женщинам, чего ты боишься, если позволишь себе помогать им!

Она говорила, как это свойственно детям, ради справедливости, нимало не задумываясь о том, почему альбинос не хотел говорить о том, что его тревожит.

— Но они не говорят мне, чего опасаются, если я соглашусь помочь им, — спокойно ответил Элрик молодой женщине. — Каждого из нас несет страх, госпожа Пфатт, и нам остается лишь крепче ухватиться за поводья.

Чарион Пфатт согласилась с этим и замолчала, хотя и бросила свирепый взгляд на Уэлдрейка, словно хотела, чтобы он встал на ее защиту. Но поэт остался дипломатом, будучи не уверен в правилах игры, которая разворачивалась перед ним, и в ставках, но тем не менее готовый пойти туда, куда укажет ему его почти суженая.