— Я пойду с ними, моя госпожа, — сказал Коропит Пфатт, быстро схватив руку Розы и словно бы в смущении целуя ее. — Мы сядем на этот корабль, возьмем с собой ящера и снова пересечем Тяжелое море. Оттуда мы направимся по путям между царствами, а там уж неизбежно доберемся до Патни.

— Я желаю вам безопасного и легкого пути, — сказала Роза. Затем и она поцеловала его руки. — Мне будет недоставать тебя, дорогой Пфатт, и твоего умения находить пути в мультивселенной. Я еще не знала такого славного и умелого проводника!

Принц Элрик покинул брег роковой.

Надежда вперед звала,

Рожденная запахом розы той,

Что лишь для него цвела,—

продекламировал рыжеволосый поэт, а потом, словно извиняясь, пожал плечами:

— Я сегодня вовсе не был готов к эпилогам. Я надеялся только на достойную смерть. Идем, ящер! Идем, Чарион! Идем, семья! Мы снова поплывем по Тяжелому морю! К далекому Патни и золотому счастью семейной жизни.

И гордый владыка руин, прощаясь со своими друзьями, вдруг почувствовал, что какая-то его часть не прочь забыть обо всех этих героических приключениях и предаться радостям, которые сулит домашний очаг.

Потом он повернулся к Розе, к этой таинственной женщине, умевшей манипулировать судьбами, и поклонился ей.

— Идем, госпожа, — сказал он. — Нам еще предстоит вызвать дракона и совершить путешествие. Мой отец наверняка уже начал волноваться — что там происходит с его заложенной-перезаложенной душой.

В час полной луны Шрамоликая подняла свою великолепную голову и попробовала ветер, взмахнула крыльями и взяла курс прочь от той вечной ночи, где скрывался дух Садрика.

Элрик вложил живую розу в бледную руку отца. Он видел, как роза наконец завяла и умерла — то, что таилось внутри нее, больше не поддерживало в ней жизнь. И тогда Садрик вздохнул.

— Больше я не могу ненавидеть тебя, сын твоей матери, — сказал он. — Я не надеялся, что ты принесешь мне мою душу. — И отец, подчиняясь минутному порыву, неожиданно теплыми губами поцеловал его в щеку, чего никогда не делал при жизни. — Я буду ждать тебя, сын мой, там, где твоя мать ждет меня, — в Лесу Душ.

Элрик увидел, как призрак растаял в воздухе, словно шепоток на ветру, и, подняв голову, понял, что время уже не стоит на месте и кровавая история Мелнибонэ, история десяти тысяч лет ее владычества, жестокости, безжалостных завоеваний, только начинается.

Несколько мгновений он размышлял — не предпринять ли ему каких-либо действий, чтобы изменить ход истории, изменить судьбу Сияющей империи на века вперед, сделать свой народ не таким жестоким, более благородным. Но потом он покачал головой и повернулся спиной к Х’хаи’шану, к своему прошлому, ко всем этим размышлениям о том, что могло бы быть, устроился поудобнее в естественном седле за плечами дракона и уверенно приказал Шрамоликой поднять его в воздух.

И они взмыли вверх, в вихрящиеся облака, они неслись в звездное безмолвие мелнибонийской ночи, в будущее, где на одном из перекрестков на краю времен ждала его Роза. Потому что он обещал ей, что впервые Танелорн она увидит со спины летящего дракона.

Как-то вечером в городе Бакшаан, который роскошью своей затмевал все другие города северо-востока, в таверне с высокими башнями, Элрик, властелин дымящихся руин Мелнибонэ, улыбаясь, как акула, вел полушутливую беседу с четырьмя влиятельными торговцами, которых собирался через денек-другой ограбить.

Мунглам Чужеземец, друг Элрика, поглядывал на высокого альбиноса и с восхищением, и с тревогой: Элрик редко шутил, и уж если он позволял себе это с представителями славного купеческого цеха, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Мунглам гордился дружбой с Элриком и спрашивал себя, к чему может привести эта встреча. Ведь Элрик, как всегда, не посвятил Мунглама в свои планы.

— Нам нужны твои способности воина и чародея, владыка Элрик, и мы, конечно же, неплохо заплатим тебе. — Костлявый Пилармо, эксцентричный и пышно разодетый, говорил от имени всех четверых.

— И как же вы собираетесь оплатить мои услуги? — вежливо спросил Элрик, не переставая улыбаться.

Спутники Пилармо подняли брови, и даже сам он не скрывал удивления. Он помахал рукой в прокуренном воздухе таверны, где, кроме них шестерых, никого не было.

— Золотом… драгоценными камнями, — ответил Пилармо.