Обрадованная мать часто-часто закивала и протянула девушке подорожную суму с гостинцами.

– Не хворает он? Ему студиться нельзя, с детства лихоманками мается, я там поддевку вязаную положила…

Она бы еще что-то рассказала, но в этот миг раздалось резкое:

– Но-о-о… Родимыя-а-а!

И две женщины, объединенные Цитаделью, как общим горем, заспешили к повозкам. Обоз медленно, словно нехотя, тронулся. Лесана стояла в воротах, не в силах отвести взгляд от сжавшейся в уголке телеги фигуры в дорожной свитке.

Мимо процокала лошадь. Девушка вскинула голову. Ратник. Молодой парень со сломанным носом на миг придержал коня.

– Сопли подбери, не то поскользнемся, – посоветовал он. И добавил, смягчившись: – Довезу. Не впервой.

– Мира в пути.

– Мира.

Но девушка еще долго смотрела в спины уезжающим.

Прижимая к груди Тамировы гостинцы, Лесана развернулась и едва не уткнулась носом в Донатоса. Крефф молча протянул руку, отобрал суму, набитую заботливыми материнскими руками, и сказал:

– Сбрехнешь, что бабу эту видела, друг твой ситный до зимы кровью кашлять будет. Все поняла?

Девушка судорожно кивнула.

Она боялась Донатоса. Боялась до оторопи, до сводящего мышцы ужаса, до животного подскуливания. Лютая жестокость исходила от него, темная, страшная. Клесха Лесана тоже боялась, но его иначе – за едкий нрав, за безжалостность, за насмешки. Однако в ее креффе не было и близко того, что было в Донатосе, – Клесх никогда не забавлялся чужим страхом.

Девушка кинулась прочь. Испуганная, растерянная, разбитая пережитой разлукой и страдающая от того, что вынуждена держать от Тамира в тайне (зачем только?) приезд его матери.

– А, птичка… Обратно в клетку летишь?

Да что же это такое? Караулил он ее, что ли?

Фебр отлепился от стены.

– Чего тебе? – хмуро спросила выученица, а в груди пекло от горечи, смешанной со злобой.

Парень подошел ближе и мягко провел рукой по вороту черной рубахи.

– А ты уже не первогодок… – В этих словах звучало какое-то странное то ли предвкушение, то ли обещание. – Испытание-то прошла?

– Какое? – захлопала глазами послушница.

Не проходила она никаких испытаний. Просто утром пришел Клесх, протянул новое облачение, и все.

Стоящий напротив парень усмехнулся:

– Ладно, не говори. Плевать мне на испытания твои, ну-ка…

И он дернул завязки холщового воротника.

Лесана вспыхнула и отпрыгнула от него, как от осиного гнезда.

– Сдурел, что ли? – прошипела она, сжимая кулаки. – Сам говорил – нет тут парней и девок. Чего еще удумал?

Фебр усмехнулся.

– А я как парень парню хочу рубаху сорвать.

Она в ответ злобно оскалилась:

– Руки поломать не боишься?

Этот Встрешник в ответ только осклабился.

Он был старше. Сильнее. Но в росте они почти сравнялись, однако Лесана забыла обо всем – о его превосходстве над собой, о том, что он дерется гораздо лучше, чем она. Ничего у нее не осталось, кроме девичьей гордости. Косу отмахнули, нарядили в порты, гоняют, как лошадь в бороне, но лапать себя и с грязью смешивать…

«Не дам!»

И такая кипучая злоба поднялась в душе, что Лесана даже удивилась себе. Злиться оказалось легко и… приятно. По телу побежали быстрые токи, кровь заволновалась, рванулась, обжигая жилы.

Фебр шагнул вперед, собираясь взять противницу за шею, но она вместо того, чтобы отпрянуть, подалась навстречу, перехватывая его руки.

Что было после, Лесана помнила смутно. Ее швырнуло на крепкого сильного парня, а потом их обоих поволокло по каменному двору. От удара девушка оглохла и ослепла, но то было к лучшему – не почувствовала боли. Потом все куда-то исчезло, и некая необоримая сила оттащила разъяренную послушницу от обидчика.

Ее встряхнули, поставили на ноги. С глаз медленно сползала мутная пелена. Девушка огляделась. Вокруг столпились выучи, с удивлением глядящие на разбузившуюся девку.

– Охолонись.

Лесана оглянулась и наконец поняла, что за сила стащила ее с Фебра.

Клесх.

Старший послушник тем временем остался лежать ничком посреди мощеного двора. Из ушей у него текла кровь.

– Первое. Испытание свое ты прошла, – сообщил крефф. – Второе. За драку седмицу будешь драить нужники. Тебе все одно не привыкать. Ночевать на эти дни – в каземат. На хлеб и воду. Чтобы навек запомнила: насмерть ратятся только с Ходящими, а не с теми, с кем кров и стол делят. Третье…