– Того это! – отрезала старуха. – Кабаняка и есть! Девка, почитай, третий день в каземате сидит, а он тут намывается. Тьфу, лось сохатый!

Выученик повернулся к бабке:

– Какая девка?

– «Какая», – передразнила старая. – Такая. Дура эта, которая с тобой в каменоломни шастала. Третьи сутки света белого не видит, а он тут рядится!

Послушник захлопал глазами.

– У-у-у! – замахнулась на него утиркой Нурлиса. – Понабрали пней!

Пристыженный и виноватый Тамир поспешил прочь из мыльни. А в голове стучало только одно: как он мог забыть про Лесану?

Излив злобу на Тамира, Нурлиса отправилась прочь. Что погнало бабку на улицу, она и сама не знала. То ли внезапная тоска, то ли желание вдохнуть свежего воздуха. Оказавшись во дворе Цитадели, старуха повела носом, словно принюхиваясь – не пахнет ли весной. Весной не пахло, куда там! Пахло отчаянием и горем, что разлились, будто вязкий кисель, и мешали дышать полной грудью. Много бед эта зима принесла, а сколько еще принесет, только Хранители ведают.

Склочница поковыляла к позорным столбам, поглядела, как Лашта порет тощенького паренька, что, зажмурившись, извивался под кнутом, сплюнула под ноги и пробормотала: «Убивцы, все как есть тут убивцы, как земля-то только носит вас!»

Покруживши по двору, бабка сцепилась с конюхом, полаялась с кухаркой, пожелала провалиться попавшемуся ей на пути Русте и уже собралась было возвращаться к себе, как столкнулась с Бьергой.

– У-у-у, кровососка, опять ты! Нет от тебя прохода, бродишь, честным людям свет застишь.

– Это ты, что ли, честная? – усмехнулась колдунья.

Вот только усмешка у нее вышла грустная, да и глаза были потухшие.

– Уж почестнее тебя буду, – огрызнулась Нурлиса и потащилась прочь.

– Постой, – окликнула ее крефф. – Поговори со мной, муторно, сердце щемит.

Впервые в ее голосе слышалась просьба.

– Ну, идем, – сварливо отозвалась старуха, – на холоде я кости старые студить не буду. Что? Приперло, труповодка? Коли ко мне – змее подколодной – кинулась, а не к полюбовнику своему, знать, совсем тяжко пришлось? А? Чего молчишь-то?

Нурлиса не была бы Нурлисой, если б не съязвила.

– Ты поменьше языком про полюбовника трепли, как бы он тебе его не вырвал, – сказала в ответ обережница.

– Пусть Хранителей благодарит, что я ему мужицкую стать не оторвала, когда ты ко мне в соплях пришла каяться, что дите прижила! – проскрипела бабка и, не оглядываясь, поковыляла в свою нору.

Непривычно тихая Бьерга, как привязанная, пошла следом.

Оказавшись в жарко натопленной каморке, обе женщины долго молчали. Одна не собиралась начинать разговор, другая не знала, что сказать, да и следует ли делиться с едкой бабкой своими страхами. Высмеет ведь.

А на душе было тяжко…

– Глава Клесха и Майрико отослал, – наконец промолвила крефф. – Одного на пару с выучеником оборотней гонять, другую детей от черной лихорадки лечить.

– Ну, дуреху-то эту – за дело. Почитай, только из-за ее глупости угробили девку, – протянула старуха. – Но вот почто наставника ратника убирать из Цитадели? Нэд давно умом скуден стал, никак властью не натешится. Уж пора бы ему забыть ту выходку Клесха, а он все помнит и знай себе парня при любой провинности, как щенка, за ворота выкидывает. Довыкидывается, что тот в один день не вернется. Вот тогда полюбовник твой все локти себе до плечей сгрызет, да поздно будет.

– Не любовники мы, в прошлом все, – досадливо поморщилась наузница.

– То-то я погляжу, вы друг с дружки глаз не сводите, – махнула рукой бабка. – Может, в телах жар и остыл, а души-то горят еще.

– Да не об этом же я тебе толкую! – Бьерга даже топнула в сердцах и принялась раскуривать трубку. – Боюсь, как бы, пока Клесха нет, с девкой его что не случилось.

– Да чего с ней случится? – махнула рукой Нурлиса. – Откормили кобылищу. Нет, даже не надейся, эта с башни не шагнет.

Колдунья горько усмехнулась:

– Не шагнет. Порода не та. Они ведь схоронили лекарку-то. Упокоили. Не побоялись гнева Нэдова. Он запретил по обряду ее упокоить, резами сковал и велел в мертвецкую на выучку отдать.

Старуха покачала головой:

– О-хо-хо… И впрямь умом скорбен стал. Он что, забыл, кто девка была? От лютости совсем голову потерял? Беду накликать хотел? Иди, иди, глаза-то ему открой! Совсем уж очумел на старости лет.

И Нурлиса принялась выпихивать Бьергу из душной каморки.

– Не слышит он меня! – вцепилась в бабку колдунья. И столько было в ее голосе отчаяния, а в глазах мольбы, что она стала похожа на раненую птицу, которой жестокие дети перебили крылья.

– Бьюсь, да без толку все. И Майрико нельзя было отсылать, лекарей учить надо. А пойдут обозы с хворыми, Русте с Ихтором не разорваться – у них молодняк. Старики, что Койра, что Ильд, что Рэм, – уже не так оборотисты. Они и на совете больше помалкивают, перегорело в них все. Оттого и выучеников им более не дают.