Мари вздохнула. Шли годы, и Нанетт все так же жаловалась на судьбу. Больше всего пожилая женщина боялась оказаться на улице, без крыши над головой, и никому не удавалось убедить ее в том, что этого никогда не случится. Даже Лизон, девочка очень добрая и терпеливая, иной раз предпочитала не оставаться с бабушкой надолго, чтобы не слушать ее стенания. И только при взгляде на Камиллу морщинистое лицо Нанетт расцветало улыбкой. Она разучила с малышкой все считалочки на французском и патуа, какие только знала.

— Нан, милая, не терзайся понапрасну, я рядом, тебе ни о чем не надо беспокоиться. Мы с Адрианом всегда будем вам помогать!

— А разве это не несчастье — зависеть от вас? — плаксиво отозвалась Нанетт. — А твоя Леони? Почему она сегодня не пришла?

Мари не сразу нашлась, что ответить. Нанетт коснулась больного места. Мари не хотелось об этом говорить. Было так странно увидеть в коридоре приюта исхудавшую Леони, одетую в черное платье, с монашеским покровом на голове…

Нанетт между тем задала следующий вопрос:

— Что нового слышно от Леони?

— Я давно ее не видела. Знаю, что на днях она приняла постриг, а до этого год была послушницей. Мать Мари-де-Гонзаг решила, что ее выбор продиктован сердцем. Но одно могу сказать тебе точно: Леони сильно изменилась, ты бы не узнала ее при встрече…

Мари замолчала. Больше года назад к матери-настоятельнице явилась посетительница, одетая в серый костюм, с лицом, скрытым под вуалью. Молодая женщина рассказала, что когда-то была воспитанницей этого приюта, в те времена, когда им руководила мать Мари-Ансельм. Дрожащим от волнения голосом она попросила принять ее послушницей. За этим заявлением последовала длительная беседа, целью которой было выяснение обстоятельств, продиктовавших такое решение. Сестра Юлианна, которую попросили принести для посетительницы лимонаду, узнала ее в одно мгновение. После обеда, когда Мари пришла навестить мадемуазель Берже, сестра-кухарка отвела ее в сторону и сказала: «Угадай, кто сейчас сидит в кабинете матери Мари-де-Гонзаг! Леони! Наша Леони!»

Мари прекрасно помнила, как она разволновалась при этом известии. Она ничего не слышала о Леони после их с Адрианом свадьбы. И вот Леони приехала в Обазин, но не затем, чтобы увидеть подругу детства, поговорить с ней, Мари… Нет! В это невозможно было поверить: всегда такая элегантная, энергичная, неутомимая путешественница, Леони твердо решила стать монахиней здесь, под крышей древнего аббатства, где она росла! Более того, первые месяцы после пострига Леони решила провести в одиночестве, соблюдая обет молчания. Это решение исключало любые контакты с Мари, которая очень сожалела о том, что не может поговорить с той, кого когда-то считала своей приемной сестрой.

Нанетт, которая на какое-то время оставила Мари наедине с ее мыслями, пробормотала:

— Вот уж бывают на свете чудеса: Леони — и вдруг монахиня!

— Нан, нельзя так! Каждый волен поступать по своему усмотрению.

Услышав голосок Лизон, Мари вздрогнула. Дочка звала ее из окна кухни:

— Мам! Возвращайтесь в дом, к тебе пришли!

В вестибюле хозяйку дома дожидались Мари-Эллен, дочка мясника, с подружкой Амели. Обе девочки были в нарядных платьях, с красивыми прическами. Сзади стояла Ирэн, у нее в руке был букетик фиалок. Супруга мясника поспешила сказать, улыбаясь:

— Поздравляем с днем рождения, Мари! Лизон проболталась о том, что у вас сегодня праздник, вот мы и решили зайти поцеловать вас в щечку! Мари-Эллен ни за что бы не пропустила такое событие!

Девочка, которой уже исполнилось восемь, взяла цветы у матери и протянула их Мари.

— Спасибо, моя крошка! Я очень тронута! Прошу вас, проходите! Я угощу вас тортом, у нас осталось немного… Мне очень приятно, что вы пришли!

Мари-Эллен замялась:

— Но сначала, мадам Мари, мы с Амели хотим спеть вам песенку. Нас мама научила! Это будет наш подарок ко дню рождения!

Ирэн улыбнулась:

— О, это они сами придумали! Решили спеть вам припев из песни Жана Сегюреля.

Амели и Мари-Эллен взялись за руки и, навесив на мордашки серьезное выражение, запели:

Матильда, услышав пение, прибежала в вестибюль. Как только девочки закончили петь, она увела их в столовую. Ирэн последовала за ними.

Мари, оставшись одна, закрыла глаза и вдохнула аромат фиалок. Она словно бы перенеслась на тридцать лет назад, в одно прекрасное мартовское утро…

Адриан молча смотрел на супругу. Вот уже несколько дней Мари неумело пыталась скрыть от него свою печаль, но озабоченное выражение лица и опущенные уголки губ выдавали ее с головой.

Вечером Мари рано ушла в спальню, не забыв поблагодарить детей. Они вместе трудились, чтобы устроить матери достойный праздник, чем очень ее порадовали. Даже двенадцатилетняя Ману, характер которой, увы, с возрастом не менялся к лучшему, взялась за дело и создала собственными ленивыми ручками шкатулку для рукоделия, к которой прилагался абсолютно новый несессер с принадлежностями для шитья, купленный ею на сэкономленные деньги.