— Хорошо, — сказал Манойя. — Хорошо-то как…

— Разговорчики! — рявкнул Марк.

Но уже так, для порядка.

Пастила, подумал Марк. Сахар-рафинад.

Комплекс зданий напротив, за оживленной трассой, представлял собой хаотичное на первый взгляд нагромождение белых искрящихся брусков. Одни жались вплотную друг к другу, другие держали дистанцию, соединяясь тонкими, словно намерзшими от холода перемычками. При долгом изучении в комплексе начинала брезжить система, можно сказать, гармония. В чем она заключалась, Марк не знал. Чувство гармонии возникало подспудно, не поддаваясь осмыслению.

В архитектурной белизне отсутствовал даже намек на окна и двери. Ровные параллелепипеды, шести— и восьмигранники, без входов и проемов. Древняя, как мир, загадка для малышей: «Без окон, без дверей, полна горница людей?» Ответ: представительство расы Вудун на Тишри. Кто еще, кроме чернокожих вудунов, мог отгрохать себе монохромный комплекс-сахарок?

По контрасту, не иначе.

В том, что вудунская горница полна людей, Марк не сомневался. И с окнами все зашибись: строители замаскировали их под цвет стен — без сканера не различишь. Золотистая кайма по краю плоских крыш придавала композиции завершенность. С семнадцатого этажа, где сидел под арестом обер-центурион Кнут, открывался чудесный вид: вот, полюбуйтесь, на крышу ближайшей «пастилки» сел жук аэромоба. Приподнялись, отблескивая бронзой, надкрылья…

Дверь в апартаменты, куда Марка вчера отвели под конвоем, была заблокирована. Окна — тоже. Прозрачность меняй, дружок, а открыть — шиш с маслом. Блокировка окон семнадцатого этажа служила данью скорее традиции, чем здравому смыслу. Не припрятал же арестант у себя в заднице портативный антиграв? Остальные меры желания острить не вызывали: уником изъяли, вирт отключили, никаких посещений, еда — через систему доставки. Выбор блюд тоже заблокирован: жри, что дают.

Снорр, вспомнил Марк. Спутник Тренга, отель, «сотовый» номер. Эконом-класс, двенадцатый этаж. Злой на весь мир волчонок, отчисленный из училища. Сейчас ставки были выше: этаж, класс номера, воинское звание. Падать будет больнее. Что у нас на очереди? Трибунал? Разжалование в рядовые? Дисциплинарная когорта?!

Невыполнение прямого приказа, отметил обер-центурион Кнут. Сопротивление старшему по званию. Нанесение телесных повреждений. Да, нападение на гражданина Ларгитаса с целью порабощения. Не забыл? Ты псих, приятель. Ты не контролируешь себя. Опасен для окружающих. Дискогорта? Твое место в орбитальной тюрьме строгого режима.

Ведьма, напомнил Марк.

Кнут рассмеялся: а ты хоть знаешь, что с ней? Ты ведь распустил корсет, когда конвой волок тебя, дурака, под арест! Хорошо, на тот момент Ведьма была жива. А сейчас? Астлантида горазда на сюрпризы. Ты уверен, что Ведьму не свалил инсульт? С астланином-то в корсете? Час, два, и в мозгу перегорела маленькая проволочка… Ты совершил преступление, братец. Воинское преступление. Но неужели ты совершил его зря?!

Щелкнул дверной замок.

Вихрем обернувшись к двери, Марк едва удержал равновесие. Он ожидал по меньшей мере двух конвойных. В проеме стоял Мамерк: один. Лысый смотрел на Марка с нехорошим вниманием. Так смотрят на уродца-мутанта в анатомическом музее.

— Выходи.

Мамерк качнулся в сторону, уступая дорогу.

— Что с опционом Метеллой?

— Разговаривать запрещено.

Сдержаться было трудней, чем поднять гору.

— Лицом к стене. Налево.

Не усугубляй, посоветовал Кнут. Все равно ничего не добьешься. Если сочтут нужным, тебе сообщат.

— Вперед по коридору. Не оборачиваться.

Мамерк шел в трех шагах позади, выдерживая предписанную уставом дистанцию. Упругий ковропласт гасил звук; казалось, у Марка в сопровождающих призрак. Возле лифта Марк остановился:

— Вы можете сказать, что с Ведьмой?

— А ты больше руки распускай. Может, тогда и ответят.

«Alles!» — пистолетным выстрелом щелкнул шамберьер, сметая барьеры. Напряжение, копившееся часами, разрядилось в единый миг. Марк ошибся с расстоянием. Он был уверен в трех шагах, разделявших его и конвоира, и с размаху врезался в Мамерка, успевшего подобраться вплотную. Кажется, схватил лысого за грудки.

Или, напротив, оттолкнул?

Ни сейчас, ни позже, много лет спустя, пытаясь восстановить в памяти конфликт, случившийся у лифта, проанализировать его сотней способов и разобраться, что же все-таки произошло — нет, Марк не преуспел в этом занятии. Он даже, поборов смущение, обратился к дяде, но у дяди сделалось такое выражение лица, словно Гай Октавиан Тумидус разжевал лимон без сахара. Буркнув «Десантура…», дядя Гай порекомендовал обратиться к легату Лукуллу. «За консультацией?» — спросил Марк. «За тренировками», — больше из дяди не удалось выдавить ни слова. Но это случится позже, а теперь, в настоящий отрезок времени, Марку вдруг стало тесно, потом — скользко, а когда всё закончилось, он выяснил, что лежит, уткнувшись щекой в пол, в позвоночник упирается чье-то колено, твердое, как бильярдный шар, а правая рука вывернута так, что плечевой сустав криком кричит о пощаде.

— Встать. Лицом к стене.

Хватка ослабла.

— Лифт подан. Соблаговолите.

И это он, буркнул обер-центурион Кнут, эта лысая сволочь орала вчера, что ты сломал ему руку? Садись в лифт, не дразни беду. Еле сдерживаясь, чтобы не застонать, Марк встал на четвереньки. Адъютант госпожи Зеро ждал, насвистывая простенькую мелодию. Марк знал эту песню. Когда-то она была очень популярна: «А я жива несмотря ни на что, тарам-па-пам, тури-та-тири-тири…»

Жива. Несмотря ни на что.