Пол потер пальцем рисунок на обложке. Дельфин с якорем, эмблема венецианского издательства «Альдин пресс».

— Я не знал…

— Все в порядке.

Последовавшая затем пауза оказалась самой длинной в том нашем разговоре.

— А мой отец умер, когда мне было четыре года, — сказал он наконец. — От сердечного приступа.

— Сочувствую.

— Спасибо.

— Чем занимается твоя мать? — спросил я.

Пол нашел какую-то помятость на обложке и стал ее разглаживать.

— Она умерла год спустя.

Мне хотелось сказать ему что-то, но все знакомые, подходящие для таких случаев слова казались неуместными.

Пол попытался улыбнуться.

— Я как Оливер Твист. — Он сложил ладони чашечкой. — Пожалуйста, дайте еще.

Я неловко усмехнулся.

— Знаешь, мне только хотелось, чтобы ты знал… Твой отец…

— Понимаю.

— Я только…

За окном, словно вынесенные приливом крабы, плыли зонтики. Голоса в кафе звучали громче. Пол торопливо заговорил о чем-то, пытаясь исправить свою оплошность. Рассказал, что после смерти родителей воспитывался в приходском приюте для сирот и сбежавших из семей. Что после школы, где большую часть времени проводил в обществе книг, решил поступить в колледж. Что всегда искал друзей, с которыми было бы о чем поговорить. И в конце концов замолчал со смущенным выражением на лице, чувствуя, что безнадежно все загубил.

— В каком ты общежитии? — спросил я.

— В том же, что и ты. В Холдер-Холле.

Он вытащил потрепанный, с загнутыми краями студенческий билет.

— Давно меня ищешь?

— Только сегодня увидел твою фамилию в списке.

Я посмотрел в окно. Красный зонтик листка качнулся и поплыл дальше.

— Еще чашечку? — спросил я у Пола.

— Конечно. Спасибо.

Так вот все и началось.

Странное это занятие — строить воздушные замки. Наша дружба родилась из ничего, потому что ничто было сутью того, что нас объединяло. После того вечера мы часто разговаривали с Полом, и это казалось совершенно естественным. Через какое-то время у меня даже появилось то же, что и него, чувство в отношении моего отца: как будто он был нашим отцом.

— Знаешь, какое у него было любимое выражение? — спросил я однажды вечером после того, как рассказал Полу о несчастном случае.

— Какое?

— Сильные отбирают у слабых, а умные — у сильных.

Пол улыбнулся.

— Так говорил один старый баскетбольный тренер в Принстоне. В школе я попытался заниматься баскетболом. Отец каждый раз забирал меня домой с тренировки, и когда я начинал жаловаться, что у меня ничего не получается, потому что другие ребята выше, он всегда отвечал: «Не важно, что они такие большие, Том. Помни: сильные отбирают у слабых, а умные — у сильных». Каждый раз одно и то же. — Я покачал головой. — Боже, меня от этого тошнило.

— Думаешь, так оно и есть?

— Что умные отбирают у сильных?

— Да.

Я рассмеялся:

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я играл в баскетбол?

— А я думаю, что он был прав. Я в это верю.

— Шутишь…

В школьные годы Пола запирали в шкафчиках в раздевалке, над ним потешались, его били.

— Нет, совсем нет. — Он поднял руки. — Мы же здесь, верно?

Слово «мы» Пол произнес с небольшим ударением.

Я молча посмотрел на лежавшие на его столе три книги. Струнк и Уайт [16] , Библия, «Документ Белладонны». Принстон был для него подарком. Все остальное можно было забыть.

Мы втроем, Пол, Джил и я, все дальше уходим от Холдер-Холла. Слева от нас, к востоку, за снежной пеленой видны высокие и узкие окна Файрстоунской библиотеки, яркие прямоугольники света. В темноте здание похоже на старинную жаровню, каменные стены надежно защищают внешний мир от горнила знаний. Однажды мне приснилось, что я попал в Файрстоун ночью и обнаружил тысячи книжных червей в крохотных очках и ночных колпаках. Питаясь волшебным образом прочитанными историями, они переползали со страницы на страницу, от слова к слову. По мере того как напряжение нарастало, поцелуи влюбленных становились все горячее, а злодеи получали по заслугам, хвосты червей начинали светиться все ярче и ярче, пока вся библиотека не становилась похожей на заполненную горящими свечами и покачивающуюся из стороны в сторону церковь.

Пол внезапно останавливается.

— Меня там ждет Билл.

— Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? — спрашивает Джил.

Пол качает головой:

— Нет, не надо.

Но я слышу легкую запинку.

— Я пойду с тобой.

— Буду ждать вас в комнате, — говорит Джил. — Успеете вернуться к девяти, к лекции?

— Да, — отвечает Пол. — Конечно.

Джил машет нам рукой и поворачивает к общежитию. Мы с Полом идем по дорожке к библиотеке.

Теперь, когда мы остались вдвоем, я ловлю себя на том, что ни один из нас не знает, что сказать. Со времени нашего последнего настоящего разговора прошло уже несколько дней. Подобно недовольным женами друг друга братьям, мы не можем завязать даже самую обычную беседу без того, чтобы не зацепиться за то, что нас развело: он думает, что я предал «Гипнеротомахию» ради Кэти; я же полагаю, что это он отказался ради «Гипнеротомахии» от слишком многого, но пока еще не понимает этого.

— Чего хочет Билл? — спрашиваю я, когда мы подходим к главному корпусу библиотеки.