– Мне сказали, ты самородок.

Жирнов потирал гладко выбритый подбородок и с сожалением смотрел на крепыша напротив в белоснежной рубашке и дорогой кожаной куртке. Дед разочарован – это прочувствовал Леха всем своим сознанием, и стало ему за себя обидно. Всю жизнь бился-бился, туда-сюда носился, недосыпал, недоедал, а для чего? Цели перед собой ставил, но пустяковые, не стоившие ни душевных, ни физических затрат, а на нечто глобальное не хватало ума, что ли. Видимо, из круга, в котором Леха родился, выйти можно лишь за него, но никак не дальше.

– Где живешь? – тем временем спросил Жирнов.

– В кочегарке. Там же работаю кочегаром.

– Почему?! Ты ж не бедный человек.

– А чтоб никто не догадался, что я не бедный.

Жирнова не иначе как бес попутал, он принял неожиданное для Лехи решение:

– Возьму тебя с испытательным сроком. Но тебе предстоит много потрудиться.

– Если мне будет интересно…

Леха ничего не обещал, клятв не давал – все это и так сидело в нем как само собой разумеющееся. Если ему человек доверился, то как он может его подвести? В тот же день он оформился. И что заметил свежим глазом? Окружение директора скрежетало зубами, бывало, его игнорировали, не стесняясь проявить презрение. Короче, с культурой было плохо дело, а Леха когда-то переживал из-за этого недостатка.

Разочарование с последующим уединением действительно принесли пользу. Шатунов научился не спешить, наблюдать, анализировать и производить отсев информации. Он быстро включился в работу отчасти благодаря этим приобретениям, только знаний ему не хватало. Понимая, что в той же бухгалтерии его легко обвести вокруг пальца, Шатун отдавал бумаги для проверки знакомой Иваныча, она толково объясняла, что к чему, будучи экономистом. Каждую свободную минуту он учился, ведь следовало торопиться, так как над заводиком тучки сгущались и чернели.

Производители спиртного не могут обанкротиться априори, ведь люди пили, пьют и будут пить сорокаградусный нектар, но под палящим солнцем России чего только не бывает. И так цены неслись, как табун взбесившихся лошадей, одна электроэнергия съедала львиную часть денег, а разве это единственная расходная статья, отличающаяся непредсказуемостью? И это еще полбеды. Давление извне – вот беда. Когда некто хочет присвоить твой дом, а ветер дует откуда-то с властной стороны, но откуда именно – не знаешь, становится опасно жить. Тем не менее Шатунов чертовски увлекся новым делом, это был тот случай, когда деньги, которые получаешь в виде зарплаты, не являлись смыслом и целью.

Он помнил, кому обязан переменами в себе, и ровно двадцатого июня (то самое число, когда они встретились в кафешке, только месяц спустя) приехал с огромным букетом роз (Шатунов любил все прекрасное, стало быть, розы – его любимые цветы) на квартиру, где провел самую красивую, свободную от комплексов ночь в своей жизни. Позвонил. Никто не вышел, значит, подруга Евы снова в отъезде или вообще не приезжала. Шатунов настрочил короткую записку «Еве от Л. Спасибо». Полное имя не написал на всякий случай, он же ничего о ней не знал. Вдруг у Евы есть муж, жених, строгий папа, а в ту ночь она сорвалась, зачем же осложнять ей жизнь? Прикрепив букет с запиской к дверной ручке, он сбежал по ступенькам вниз, попрощавшись с Евой навсегда.

Итак, смыслом стала работа, а раз она смысл, то совершенствование – естественный процесс. Леха Шатун из Погореловки, стабильно учившийся на трояки, которому не светило стать выдающейся личностью, пахал, как раб на галерах, обложившись учебниками и тетрадками. Тот период он назвал бы открытием, когда узнаешь столько нового вокруг и в себе, что мозги плывут от температуры, в сутках не хватает часов, но понимаешь, что живешь. Уже через месяц он дал Жирнову несколько дельных советов – попал в десятку. А еще через два прямо заявил, рискуя впасть в немилость:

– В таких условиях честно работать – утопия. Давайте реально смотреть на вещи. Я предлагаю гнать левак, как это делают все. Точки сбыта найду, а с бабками нам не страшен сам президент и генеральный прокурор.

Жирнову сложно было переступить через «нельзя», воспитание не позволяло, а что делать? Очень хотелось бандитам в креслах показать кукиш. Но подводила необязательность партнеров, подводила безответственность и разгильдяйство, когда на сотню хороших работников приходится один, зато вреда от него, как от стаи саранчи. И так каждый день – следовало быть готовым к ударам, заранее просчитывать их и находить противодействие. Леха, пардон, теперь Леонид Федорович, справлялся! Наверное, сам бог ему помогал. Его зауважали, и это была грандиозная победа.

Если Шатунов крепчал, то Жирнов все больше хирел и поникал. Он стал похожим на человека, у которого врачи нашли неизлечимую болезнь и та быстро прогрессировала. Шатунов однажды так и спросил, мол, в чем дело, у нас ситуация много лучше, чем у других, а вас это как будто не радует. Жирнов достал бутылку коньяка, налил в стаканы по доброй половине, чокнулся, но не пил, а смотрел, как пьет Шатунов. Смотрел с нежностью, словно на сына, и чему-то улыбался, а потом огорошил:

– Ленька, забирай-ка завод, пока не поздно.