Шрифт:
— Ай-ай-ай, товарищ! Так, в первую же минуту, покинуть нас! Я уж боялся, что вас похитила какая-нибудь прекрасная лэди.
Заведующий хохочет. Вежливо улыбается Джемс. Но зачем он позван сюда?
— Вам нужно заполнить анкету, товарищ. Мы пока будем снабжать вас всем необходимым, а когда придут ваши документы из Коминтерна…
Джемс перебивает:
— А когда это будет?
— Недельки через две. Так вот, когда придут ваши документы, — мы устроим вас на работу.
Джемс чувствует, как жизнь улыбается ему. Еще две недели! За этот срок он тысячу раз успеет удрать.
— Это очень хорошо. Я хотел бы пока посмотреть заводы, жизнь у вас. Это возможно?
Заведующий, вычеркивая вопросительный знак против фамилии «Тама-Рой», щурит глаза: как, однако, переменился этот парень! Приехал почти сумасшедший, а сейчас — здоров и бодр. Чудеса!
— Как ваше здоровье, товарищ?
Джемс краснеет:
— Не вспоминайте о моей болезни, дорогой. Сейчас, когда за каждым моим шагом не следит десяток шпионов…
Джемс на мгновение умолкает — глаза впиваются в лицо заведующего — нет, здесь за Джемсом не шпионят, глаза заведующего полны только участливым вниманием.
— …шпионов, — я чувствую себя отлично.
Георгий вмешивается в беседу:
— Товарищ Ильин, я поброжу несколько дней с Роем, покажу ему все, что его будет интересовать, и попробую обучить его нескольким русским фразам. Ладно?
И Ильин, заведующий общежитием, и Джемс, конечно, согласны.
— Но вечером, — стыдливо улыбается Джемс, — я убегу от вас, товарищ Джордж. У меня будет вечером одна встреча, при которой… во время которой…
Джордж-Георгий улыбается понимающе и одобряюще:
— …При которой переводчик не нужен?
Идя рядом с Георгием, Джемс старательно обдумывал: две недели отсрочки — две недели возможностей. Через десять дней Джемс явится к британскому консулу, расскажет ему все и каким-нибудь образом улизнет из СССР. А пока — десять дней он будет изучать все. Он должен укрепить в себе веру в свою родную страну, он должен привезти с собой груду фактов, говорящих за то, что «Лига» права. Иначе…
— …Иначе говоря, товарищ Рой…
Увлеченный своими мыслями Джемс удивленно поднимает голову. «Рой» — кто это?
Ах да, это он. Это его маска. И притом великолепная маска. Десять дней еще Джемс не снимет ее; десять дней он будет эмигрантом-индусом.
— Что же мы будем изучать сегодня, товарищ Рой? Промышленность? Быт? Армию?
— Армию, конечно, дорогой Джордж. Конечно, армию. То, чего у нас нет и (про себя: слава богу) не скоро будет.
Желтые с белым стены огромного дома, скорее похожего на палаццо какого-нибудь магната, пылали в лучах полуденного солнца. Когда-то, в детстве, Джемсу подарили, как роскошь, как лучшую из игрушек, кукольного русского витязя. А сейчас такой витязь, вооруженный современнейшей винтовкой, стоял на часах у ворот казармы.
Прежняя вера в правоту доброй, старой Англии окрепла, почти безоговорочно вернулась к Джемсу. «Почти» потому, что виденное в течение двух дней внесло все-таки новую окраску. Эта новая окраска грозила, в случае самого маленького толчка, хлынуть потоком по стенам дворца убеждений и окрасить их, если не в ярко-красную, то, во всяком случае, в темно-розовую краску.
А толчки сыпались на Джемса один за другим. Даже не толчки — взрывы, извержения фактов.
Простой солдат [46] дружески разговаривал с командиром, похлопал его даже по плечу.
46
Очевидно, автор называет простым солдатом рядового красноармейца (Прим. перев.).
«Как равный!» — мелькнуло в мыслях.
В строю эти люди были изумительны. Джемс долго всматривался в образцовые построения, в маневры взводов и рот и не мог понять, в чем их огромная мощь и убеждающая крепость. Только вечером, сидя у Анички, Джемс, внезапно прозрев, крикнул: «сознание и масса», но это было вечером, а сейчас он, зритель, невольно шевеливший ногами в такт четким движениям людей, никак не мог уразуметь, что секрет в том, что каждый знал, что он делает, знал, что он — боец, единица, знал себе цену, но, вместе с тем, чувствовал, что он — винтик в механизме, часть огромного целого, что секрет именно в сознании задачи и ощущении коллектива.
— У вас изумительная армия, — говорил получасом позже Джемс, — самая мирная армия в мире: они все говорят, что не хотят войны. Они все до одного не хотят воевать, но все-таки будут сражаться, когда настанет час. Что это? Трусость, что ли?
Джордж-Георгий улыбнулся:
— Самая мирная армия — это верно. Мы не хотим войны, но мы не трусы. Если нужно — мы будем защищаться. В этом весь секрет.
Нет, секрет был не только в этом; командиры с гордостью рассказывали, что армия, все меньше и меньше забирает средств у страны: в 1923 году — восемнадцать процентов бюджета, а в 1926 — только тринадцать и семь десятых. И наряду с этой, по его, Джемса, понятиям, обидно-снижающейся кривой, командиры с гордостью говорили о росте из года в год количества калорий [47] — с 3.099 на едока в 1924 г. до 3.242 калорий в 1926 году.
47
Калория — единица тепла; питательность пищи измеряется количеством калорий, поступающих с пищей в организм: чем питательнее пища, тем больше количество калорий (Прим. перев.).