Часовой узнал надворного советника и пропустил. Оставив в гардеробном шкафу изрядно помятую в дороге крылатку, следователь прошел в приемную. Увидев его, адъютант от неожиданности выронил перо и уставился на Самоварова каменным взглядом, но, придя в себя через пару секунд, слегка заикаясь, спросил:

— Прикаж-жете дол-ложить?

— Сделайте милость.

Но стоило офицеру скрыться за дверью, как в приемную навстречу Самоварову вышел сам генерал:

— Прошу, Иван Авдеевич. Что стряслось? Неужто имеете что-то новое?

— Именно так, ваше превосходительство.

— Так рассказывайте же поскорее.

— Видите ли, как раз перед покушением кто-то оставил в моем плаще записку, — Самоваров протянул генералу клочок бумаги, — вот эту.

— «Вам угрожает опасность. Срочно уезжайте», — прочел вслух барон. — И что же?

— Тогда я не мог предположить, кто ее написал. Но в день моего отъезда Агриппина Федоровна Игнатьева подарила моей супруге шарфик, связанный ею собственноручно, и завернула его вот в эту самую газету. — Следователь достал из внутреннего кармана фрака «Кавказские ведомости» и отдал командующему.

— Так-так. Ну а дальше-то что?

— Если вы, ваше превосходительство, приложите записку к газете, то ее нижний край полностью совпадет. А это значит, что именно Агриппина и предупредила меня о покушении, и, следственно, ей об этом было уже что-то известно. Допустим, она могла случайно увидеть, как Игнатьев заряжал пистолет, или еще что-то… Но это еще не все! Помните, я говорил вам, что преступники вскрыли сундук под номером восемь? А почему именно его? Ведь они могли открыть любой другой. Ответ прост: полковник Игнатьев родился восьмого месяца, восьмого числа, одна тысяча семьсот восемьдесят восьмого года! И, как вам известно, живет в доме под номером восемь! Выходит, восьмерка — его счастливая цифра! Вот поэтому они и выбрали восьмой сундук!

— По-вашему, полковник и есть тот второй злоумышленник?

— Это самоочевидно! Полагаю, что Рахманов был лишь его орудием в достижении главной цели.

— Но почему тогда он не исчез? Чего он дожидается? — удивленно поднял брови генерал.

— А что, если он уже получил свою часть золота, спрятал и теперь просто ждет, пока все утихнет? Пройдет время, и через годик полковник тихо выйдет в заслуженную отставку, переедет в столицу или, на худой конец, в Москву и заживет так, как давно мечтал! Выстроит дом и не будет больше ходить в примаках! Вот и все, — махнул рукой следователь.

— Складно у вас получается, Иван Авдеевич! Ничего не скажешь! Что ж, стало быть, это он на вас покушался?

— Да. Отойдя в темноту, он выстрелил и тут же спрыгнул в овраг, делая вид, что преследовал злоумышленника. Потом сорвал с плеча эполет, измазался в грязи и вернулся, а ночью он подложил в кабинет Рыжикова пистоль! Моя же догадка — мох, вода, подземелье — и последующий обыск в кабинете штабс-капитана были ему только на руку! Но это все лишь мои рассуждения. Ответ может дать только сама Агриппина. У меня в руках явное доказательство того, что послание написано ее рукой. Она не сможет отрицать этот факт, и ей придется обо всем рассказать. Вот тут-то ниточка и потянет за собой весь клубок!

— Погодите, Иван Авдеевич. Вы, верно, еще ничего не знаете? — осторожно поинтересовался барон.

— О чем вы?

— Дело в том, что на следующий день после вашего отъезда у Агриппины Федоровны начались роды. Ребенка удалось спасти, а ее — нет. С девочкой остались кормящая мать и отец покойной.

— Умерла? Да как же это? — следователь потер лоб рукою и прикрыл ладонью глаза. — Боже милостивый! Ну почему, почему так бывает? Добрая, молодая, красивая, и… ушла? Ведь совсем еще ребенок! А как это перенес полковник?

— После ее похорон Игнатьев написал рапорт о переводе его в действующую часть. Я назначил его командиром одного из сводных отрядов, сформированных в составе экспедиции под общим командованием генерала Турчанинова. Они перешли Кубань и двинулись к верховьям Урупа для захвата родового аула кабардинского князя Аджи-мурзы-бека Хамурзина. Оттуда им предстоит встретить обоз, сопроводить его до Псефира, и только после этого они вернутся в Прочный Окоп.

— Мне надобно срочно встретиться с полковником, — Самоваров бросил на барона полный решимости взгляд.

— Как вы это себе представляете? Экспедиция воротится в Ставрополь не раньше чем через три недели.

— Что ж, я преодолел почти три тысячи верст, проеду и еще…

— Двести… двести верст, дорогой вы мой Иван Авдеевич, по ущельям и козьим тропам! Да ведь вокруг пули будут свистеть и абреки шашками над головой махать! Что вы надумали?! Это ведь не по рязанским перелескам вояжировать! Здесь война! — В ажитации барон поднялся и заходил по комнате.

— Ваше превосходительство, поймите, для меня решительно важно допросить полковника! Все, что я имею на сегодняшний день, — это всего лишь клочок записки с газетой да брошенная кем-то пуговица от мундира поручика Рахманова. Но этого крайне мало для того, чтобы найти исчезнувшие сокровища! Только неопровержимые факты и бесспорные улики могут выявить злоумышленников и привести к пропавшему золоту! — с жаром доказывал свою правоту надворный советник.