Клим Пантелеевич отложил газету и стал собираться. Следовало безотлагательно навестить Елизавету Родионовну, и присяжный поверенный вскоре вышел на Николаевский проспект.

Всю последнюю неделю он был занят участием в заседаниях уголовного отделения Окружного суда по делу об убийстве коллежского регистратора Виктора Нагирного. Дочь известного в городе купца Вероника Завьялова собрала гостей, среди которых был и Нагирный. После веселого и шумного застолья компания стала расходиться. Последним вышел коллежский регистратор. Надевая пальто, он достал из кармана револьвер и попросил Веронику его подержать. Девушка поинтересовалась, не заряжен ли он. Виктор ответил, что нет, можете стрелять. Посмеиваясь, барышня нажала на курок. Прогремел оглушительный выстрел. Молодой человек пошатнулся и стал медленно оседать на пол. Через минуту он скончался. Ценой огромных усилий Ардашев добился прекращения судебного производства в отношении подзащитной и передачи дела в Кавказскую духовную консисторию. Последняя, на основании 1470 статьи Уложения о наказаниях, определила предать Веронику Завьялову четырехлетней епитимье [20] под надзор ее духовного отца протоирея Власия Доброва.

У доходного дома стояла пролетка доктора Лисовского. Прислуга, завидев адвоката, встретила его у самого входа. С ее слов стало понятно, что сегодня ночью у старушки вновь случилось кошмарное виденье. Накануне вечером ей стали слышаться заупокойные голоса умерших родственников, а из противоположной стены на нее будто бы смотрели чьи-то глаза. Всю ночь горничная дежурила подле нее, а утром послали за доктором.

Пройдя смежные покои, адвокат вошел в спальню Загорской. Елизавета Родионовна полулежала в кровати. Рядом суетился врач.

— Вот и Клим Пантелеевич! — радостно приветствовала вошедшего хозяйка. — Пока вас не было, эти полицейские аспиды совсем замучили меня своими досужими расспросами.

— Полицейские?

— Ну да, приходил тут вместе с городовым один противный коротышка… Фамилию запамятовала…

— Уж не Каширин ли?

— Точно, он самый. Все выспрашивал, почему это вдруг я решила дом Сипягину продать. А я ему в ответ: «Было бы много лучше, ежели бы господа полицейские сами потрудились узнать, отчего этот купец ни с того ни с сего захотел мой дом приобресть. Я его к себе не зазывала и дом продавать не намеревалась». А то ведь приходит ко мне третьего дня и заявляет, что имеет виды на мою недвижимость: «Очень, Елизавета Родионовна, мне ваше усадебное место по душе». Но я-то ни сном ни духом, понять ничего не могу! Да и зачем мне доходного дома лишаться? А он опять: «Хочу купить особняк, дайте только цену!» Ну, я и назвала выше некуда, прости господи, — перекрестилась старушка, — аж самой стыдно стало! А зерноторговец как ни в чем не бывало попросил подать перо и чернильницу, достал чековую книжку и сказал: «Готов передать задаток в размере одной десятой от оговоренной суммы». Я, конечно, от неожиданности растерялась, а потом и рассудила: а что в этом плохого? Да ведь на такие деньжищи можно не один, а целых три дома возвести!

— А когда же он собирался произвести полный расчет? — осведомился присяжный поверенный.

— Через неделю. Так и сказал, сердечный: «Вернусь из Москвы и рассчитаюсь». Да ведь кто знал, что такое с ним приключиться может? А? Вот и меня, Клим Пантелеевич, смертушка моя караулит. Вчера ночью открываю глаза — а в комнате люди стоят, и все в монашеском облачении, только лица скрыты под черными капюшонами. Растянули они надо мной простыню, а на ней, как на большом холсте, мама моя, кою я никогда не видела, а с ней папа, муж, дети… Смотрят они на меня сверху и плачут горькими слезами. Вдруг входит главный монах и говорит: «Рано пришли. Ей еще три дня отведено». И тут же комната опустела. Я свечу зажгла и вижу, со стены кто-то на меня так внимательно смотрит. Страшно стало, я и давай звать прислугу. Нюра прибежала и начала меня теплым молоком отпаивать. — Загорская достала из-под подушки платок и смахнула набежавшие слезы.

— А скажите, Елизавета Родионовна, какие лекарства вы перед этим принимали? — справился адвокат.

— Порошки, что доктор прописал.

— А где они?

Старушка потянулась рукой к тумбочке и взяла пакетик:

— Вот, извольте.

— Что это за снадобья, Викентий Станиславович? — осведомился присяжный поверенный.

— Успокоительные средства общего свойства — смесь номер один.

— А точнее?

— Может быть, вы хотите, чтобы я написал вам его химический состав? — нервно задвигал усами Лисовский.

— Был бы вам крайне признателен.

— Но я не провизор, — раздраженно вымолвил эскулап.

— Хорошо. — И уже обращаясь к Загорской, Ардашев спросил: — Елизавета Родионовна, в какой аптеке вам купили эти лекарства?

— Их мне принес Викентий Станиславович.

— Видите ли, Клим Пантелеевич, так получилось, что у меня в саквояже как раз оказались нужные препараты, вот я их и передал, — стал оправдываться врач.

— Где вы их взяли?

— В Красной аптеке, на Николаевском… Клим Пантелеевич, скажите честно, вы мне не доверяете?

— Я просто хочу выяснить, могут ли эти лекарства вызвать галлюцинации.

— Никогда! Поверьте, это решительно невозможно!

— А вы не могли случайно перепутать эти порошки с какими-нибудь другими, тоже находившимися в вашем медицинском несессере?

— Позвольте-с, я практикую около двадцати лет и за это время ни разу не…

— И все-таки я бы хотел, чтобы в течение нескольких дней Елизавета Родионовна ничего не принимала, — перебил Лисовского Ардашев, нисколько не обращая внимания на его обиженный вид.

Кивнув, медик неохотно согласился.

— Вот и прекрасно, — адвокат незаметно опустил в карман пакетик с успокоительной смесью и метнул взгляд на дверь. Мягко ступая с пятки на носок, Клим Пантелеевич в два шага оказался у входных портьер и резко рванул на себя ручку. Перед ним возникло испуганное лицо камеристки со стаканом на подносе.

— Я ппри-несс-ла трав-вяной отвар, — заикаясь от неожиданного появления присяжного поверенного, едва выговорила прислуга.