— Вижу, Клим Пантелеевич, вам без трупов становится скучно. Эх, — горестно вздохнул он, — права была дражайшая Вероника Альбертовна, когда говорила, что не умеете вы отдыхать. И зачем, спрашивается, нужно нам смотреть на этого висельника?

Адвокат не торопясь достал коробочку с леденцами, открыл крышку и, выбирая подходящую конфетку, негромко спросил:

— А вы не находите странным случившееся самоубийство?

— Право же, Клим Пантелеевич, что ж тут странного? Ну, повесился кто-то там спьяну… Что же в этом удивительного? Так ведь почитайте газеты — что ни день, то суицид: то влюбленная в учителя гимназистка нашатырного спирта напилась, то брошенная жена раствора сулемы наглоталась. Чему удивляться?

— М-да, — Ардашев отрешенно проводил глазами шествующую мимо дамочку в белом платье, — возможно, вы были бы и правы, если бы не одно странное словосочетание: «офицер повесился».

— А что тут особенного? — недоуменно пожал плечами врач. — Повесился, и все…

— Эх, доктор, доктор. Сразу видно, что нет у вас этой самой военной косточки. Ну не может офицер взять и просто так повеситься. Это вам не какой-нибудь письмоводитель или коллежский секретарь. Для него есть один способ отправиться на тот свет — пустить себе пулю. Уверен, что он немало видел на своем веку, и наверняка не трус, чтобы подобно какому-нибудь неврастенику лезть в петлю. А что скажут о нем его сослуживцы? Поверьте — ничего хорошего!

Нижегородцев пристыженно замолк и отвернулся. Скрестив руки, он нахохлился, точно воробей на ветру. Миновали Боткинскую и Пушкинский бульвар. Переехав мост, лошади потрусили по булыжнику Николаевской улицы. Остались позади и купальни Саглык-Су. Саженей через двести мостовая закончилась, и коляска покатилась по узкой грунтовой дороге. Таблички на домах указывали, что это и есть переулок Лазаревский. Впереди высился пансионат — трехэтажное здание с пристройкой в виде перевернутой влево буквой «Г». Вокруг него белыми невестами цвели вишни.

— А вы знаете, Николай Петрович, — примирительно выговорил адвокат, — в Мелихово, в своей усадьбе, Антон Павлович посадил чуть ли не тысячу вишневых деревьев! И большую часть — лично! Мыслимо ли?

— Удивительный был человек, — слегка оттаяв, согласился доктор.

У парадного входа стояли медицинская карета и полицейский экипаж. Пройдя через небольшой вестибюль, присяжный поверенный и доктор проследовали по длинному коридору за управляющим и Илиади. В воздухе стоял специфический запах камфорного масла. У комнаты № 4 толпился народ: участковый пристав, люди в штатском и два санитара; сверкал лысиной судебный следователь с ухоженной седеющей бородой и аккуратными усиками. Заслышав шаги, он обернулся и громко выговорил:

— А вот и хозяин с управляющим пожаловали. А это что за посторонние с вами?

— Да какие же это посторонние! — начал оправдываться грек. — Врач и адвокат. По-моему, как раз кстати…

— Судебный медик уже осмотр произвел, так что доктор нам не нужен, — возразил следователь. — А присяжному поверенному здесь защищать некого — типичное самоубийство. К тому же, я вижу, вы человек не наших краев…

— Вы правы. Позвольте представиться — присяжный поверенный Ставропольского окружного суда Клим Пантелеевич Ардашев.

Следователь уставился на вошедших каменным взглядом и, удивленно приподняв голову, едва слышно произнес:

— Кто, простите?

— Ардашев, адвокат из Ставрополя.

— Позвольте, — перевел дыхание чиновник, — вы и есть тот самый Ардашев, который раскрыл убийство на пароходе «Королева Ольга»?

— Ну, конечно, это он, — радостно затряс головой Нижегородцев, — о Климе Пантелеевиче писали почти все столичные газеты!

— Рад, очень рад. Я столько о вас слышал! И никогда не думал, что удастся вот так… запросто познакомиться. Меня зовут Модест Казимирович, а фамилия моя — Лепищинский, как видите, я служу судебным следователем, — он горячо потряс адвокату руку. — Прошу…

Илиади и Лаптев недоуменно переглянулись и остановились, не решаясь войти в помещение.

В небольшой, но прилично обставленной комнате стояла железная кровать, а на ней различалось накрытое одеялом тело. Чуть поодаль валялся перевернутый стул, рядом — скрученная в жгут простыня с узлом посередине. На прикроватной тумбочке в кожаной кобуре лежал наган и портупея с шашкой. Белый китель висел на втором стуле. Фотограф уже собирал треногу, а санитары раскладывали на полу носилки, чтобы переложить на них труп.

— Позвольте, — Ардашев остановил их и открыл лицо почившего.

— Левицкий? Василий Ильич? — остолбенело вытянулся Нижегородцев. — Это же начальник штаба 83-го Самурского пехотного полка, расквартированного в Ставрополе. Я лечил его жену. Так он же недавно с нами…

— Вот уж горе для Нины Павловны… — неожиданно прервал доктора присяжный поверенный, сделав ему знак глазами. Он отвернул ворот нательной рубахи покойного и внимательно осмотрел вдавленный, бледно-синюшний след на шее. На подушечках пальцев синели следы мастики — результат недавней работы судебного эксперта.