— Похоже, да. — Глаза Ли по-хорошему сузились. Я знала, что он улыбается под маской. — Каждому из нас чего-то не хватает до полноценной человечности, Майа. Мне не хватало слишком многого. Теперь…

Он коснулся своей пробитой груди, и я радостно улыбнулась, почти против воли. В его устах всё звучало правильно и не вредно, и я верила, верила, потому что хотела. У меня оставался ещё ряд вопросов, но на большинство из них ответил сон. Оставался один.

— Ли, я вот что хотела тебя спросить… Ты говоришь об Инлэ «он»…

— Говорю. Ты права, у него нет определённого пола. Но я так привык.

— Анри Таннхойзер тоже носил отметину на груди, Ли. Прямо на сердце. Это был отпечаток ладони в крови. Анри любил Инлэ. Любил его — её? — и ты прекрасно знаешь, что он сделал.

— Ну, нам пока что не с кем воевать. Вест-Уния не противник, и вообще это проблема евразийцев.

— Хорошо, — сказала я, сжимая его ладонь. — А архонты?

— Если они опять сунутся в Средний мир, нам так или иначе придётся обороняться — всем, что у нас есть. Ты читала «Лестницу в Небо» и знаешь, для чего они сюда приходят, Майа. Они каждый раз здесь всё убивают.

— Я предпочла бы, чтобы ты привык к кому-нибудь другому, Ли. К кому-то, кто не скормил целый народ рапторам. К тому, кто ценит человеческую жизнь выше, чем Инлэ.

— Какова справедливая цена жизни, Майа? Человеческой или иной? Когда, за что, ради чего можно её отнять? Те четверо пришли сюда убить ребёнка, потому что его мать зачала его с вампиром. Ты их поймала, вызвала меня, и я убил этих людей ужасным образом за их поступки и планы. Четыре человеческие жизни за жизнь одного маленького полувампира. И ты, и я отдали бы и больше таких жизней — бесконечно больше — за эту, детскую, одну. Инлэ приговорил повстанцев к лютой смерти не за восстание, а за одну драгоценную жизнь. Они предали и убили офицера, которому принесли клятву верности. Этот человек был ему дорог. Архонты отняли несчётное число жизней — человеческих, животных, всяких — без рациональных причин. Они сдирают кожу с брата — из принципа — и истребляют жизнь в мире искусства ради.

А ты, ты, Ли, послал своего брата в лагерь смерти. Чего ради? Во имя города? Закона? Им это было нужно? Позарез? Ли, мой бедный, страшный, любимый…

— Всё-таки я была бы спокойней, если бы у тебя не было обязательств перед… человеком, который имеет отношение к рапторам. Мне, знаешь, только что снились рапторы… — и я умолкла. Рапторы. Предательство. Габриль Стецко…

— Обязательства перед убийцами, топящими континенты, нравятся мне ещё меньше, — твёрдо ответил Ли. — Меня не греет мысль, что мы можем быть им хоть чем-то обязаны. Я собираюсь с ними развязаться.

— Интересно, как? Они — строители мира, Ли. Каждый наш вдох…

— У меня есть идея.

Идея у него, это ж надо. Он что, считает, что может перестроить мироздание? Но это были второстепенные мысли. Главной в этот момент стал Габриль. Я отпустила руку Ли и нащупала в кармане мобильник.

— Джошуа? Ну-ка иди сюда.

Он появился тут же, как будто ждал за дверью. Так оно наверняка и было.

— Майа, ты как? Всё в порядке?

— А? Да. Джошуа, сейчас же найди практиканта Сары Бергонн, Габриля Стецко, и посади его в донжон. Нас предали, и это, кажется, был он.

— Я знаю. Он уже в донжоне.

Джошуа подал мне свой лэптоп.

— Я прошерстил его письма, пока ты спала. Тут всё по-польски.

— Он, кажется, поляк. Я не читаю по-польски.

— Я это перевёл. Он переписывается с радикалами из Вест-Унии. Он рассказал им про Джей Ди. Он знал, что эти люди связаны с террористами, и намекнул, что мальчик — очень лёгкая добыча. Майа, Стецко террорист и враг. Пусть Ли его заберёт.

— Нет, — возразила я. Габриль не внушал мне сочувствия, но на сегодня умерло более чем достаточно живых существ — в моей больнице и в моих снах. — Не надо его забирать. Я сама справлюсь с Габрилем Стецко.

— Как хочешь, — сказал Ли. — Но если он опять решит что-нибудь отмочить, мне просто придётся его забрать. Он опасен для всего Замка — для больных, коллег, для — всех.

Для меня, подумала я. Габриль Стецко вызвал по мою душу убийц. Он очень опасен.

— Хорошо. Если он ещё раз рыпнется, я сама сдам его тебе с рук в руки.

В этот момент в гостиной запищал младенец. Я подхватилась, но Ли удержал меня.

— Зачем вы его туда вынесли?

— Тебе был нужен покой. Осторожно, Майа. Там всё хорошо. Может, полежишь?

— Я его только что кормил, — сказал Джошуа. — И пелёнки менял. Он капризничает.

Джошуа не одобрял капризов. Я вздохнула и всё-таки поднялась с постели. В ситуации — я в постели, Ли рядом — не чувствовалось никакой двусмысленности. Может быть, оттого, что теперь я без тени сомнения знала: он никогда не будет моим. Марие может и не возражать против второй жены, но Инлэ точно ни с кем не поделится. Ли бережно поддержал меня. Я стряхнула его руки и вышла в гостиную.

В кроватке лежали рядом Джей Ди и Кэннон. Он на спинке, она, как водится, на животе. Кошка была ничуть не меньше ребёнка, а если считать с хвостом, то намного длиннее. Его кулачок вцепился в рыжую шерсть, но Кэннон не возражала. На меня смотрели две пары глаз: серые, детские, и зелёные лучистые очи кошки. Мои любимые, мои живые… Я почесала кошачий нос, взяла на руки ребёнка и села за стол, где ещё стояли остатки еды. Джошуа тоже уселся, взял бизонью колбаску и порезал её на кружочки. Я вдруг почувствовала голод и оценила приятный колбасный запах.