Двое из "треугольника" почти одновременно сделали шаг вперед и направились ко мне, на ходу отстегивая дубинки. Оставшийся, придержавший рукой плечо своего дона, положил руку на кобуру, как и трое других присутствующих во дворе охранников.

– Что, выкусили? Выкусите-выкусите, ублюдки! – доигрывал я роль. – Продажные шкуры! Всю задницу своему боссу облизали?

Эти слова предназначались конкретно двум бойцам, идущим ко мне, но вот вступать со мной в дискуссию они не собирались – намерения у них были крайне серьезные. Но ребята были обречены, ибо уже совершили самую страшную ошибку для телохранителя – недооценили угрозу.

– Давай! – громко сказал я, подался назад и прыгнул за машину, за которой, даже если кто-то и успеет выстрелить, меня не достать. Через секунду в груди одного из шедших ко мне засияла сквозная дыра, в стороны же полетели кровавые ошметки. Второй начал оборачиваться к напарнику, но сообразить, что происходит, не успел – его постигла та же участь. Мои "виоланчелистки" не мелочились, использовали возможности рельсовой винтовки на полную катушку. Если бы не многочисленные тренировки, от вида крови и мяса меня бы стошнило.

Слава богу, я успел спрятаться за броневиком и не видел, как та же участь постигла третьего охранника из "треугольника", а затем обоих, шедших на подкрепление. Выжить сумел лишь тот, что высунулся из подъезда – успел заскочить обратно. А рельсовая пушка, какая бы мощная ни была, стрелять через сверхпрочный материал, способный выдержать внешние атмосферные условия планеты, не способна. Однако, высунуться ему мои "виоланчелистки" не дадут, а это однозначно победа.

Я активировал козырек с заранее выведенными на него выходами со всех трех прицелов "виоланчелей" и осмотрел поле боя. Торетто оказался не из слабых духом. Как только начали стрелять, быстро подался назад, отбежал к противоположному концу двора и прыгнул за машину, стоящую с той стороны. Тоже броневик, еще более мощный, чем мой. Конечно, если бы приказ был стрелять в него, а не в охрану, никуда бы он не делся, но вот его собственная персона – моя забота, а не "виоланчелисток".

– Все, Хуан. Он твой. Действуй, – раздался в ушах голос Катарины. Я выглянул из-за машины и огляделся.

Итак, искомый объект затаился за броней. Один из прицелов показывал машину – высунуться ему не дадут, однако и достать его там нельзя, ни им, ни мне. Вторая иконка показывала выход из подъезда, оттуда угрозы ждать так же не стоило – вся входная дверь была испещрена отверстиями от снарядов винтовки, и под звонкое "клац, клац" там добавлялись все новые и новые дырки. Шансов высунуться у оставшегося бойца нет. Третья же иконка, погуляв по телам поверженных двоих, ехавших сзади, поднялась и перекрыла выход со стороны стоянки – больше никто из потенциальных противников сюда не войдет. Действительно, мой выход.

Я хмыкнул и поднялся, поправляя во внутреннем кармане куртки то, ради чего и затевалась эта операция. Затем кошачьей походкой направился к поверженному охраннику, лежащему посреди двора – его тело почти не было разворочено. Меня все равно чуть не вывернуло, но другие были в гораздо худшем состоянии.

– Почему ты скомандовал оставить в живых того, который тебя тащил? – подала голос Катюша, но удивление в нем было показное.

– Он дал мне… Закончить. Он неплохой человек, – ответил я, вытаскивая из уже расстегнутой кобуры пистолет. Двадцатишестизарядный "Armado"? Неплохо!

– Но работает этот "хороший человек" на подонка! – возразила она.

– Это вопрос глубокой философии, тебе не кажется? – Я усмехнулся. – И твоя точка зрения не есть абсолютная истина. Как и моя. Я попросил оставить – дальше решайте сами.

– Вопросов нет, он будет жить, – она усмехнулась в ответ. – Ты прав, философские споры нам ни к чему: сказал и сказал, это не принципиально.

Ну, хоть здесь мое мнение что-то значит! Я облегченно вздохнул и направился к дальнему броневику, ставшему убежищем, а заодно и ловушкой команданте Торетто, одного из известных наркобаронов Альфы.

– Выходи, Торетто! – произнес я, храбрясь от предстоящего. – Тогда умрешь быстро.

Ответом мне стала тирада на непереводимом испанском и выстрел из точно такого же пистолета, как у меня в руке. Выстрел в "молоко", воздух – он прекрасно понимал, что из рельсовой снайперки ему отстрелят руку, если попытается ее высунуть. Я же в уме подсознательно произнес: "Один". "Осталось двадцать пять, если у него нет запасной обоймы".

– Ты, сукин сын! На кого ты работаешь? – раздалось с той стороны машины. Естественно, отвечать в мои планы не входило.

Итак, он вооружен. Вооружен и очень опасен, потому, как обложен. Ему нужно тянуть время, которое работает на него, так как визит гвардии в наши планы не входит. И выкурить его из укрытия будет делом непростым. Но не невозможным.

– Что задумал? Что будешь делать дальше? – усмехнулась наблюдающая из машины за операцией Катарина.

– Если попробует высунуть руку, чтоб выстрелить – отстрелите ему ее! – произнес я в сердцах, пригнулся и покрался в обход машины со стороны ближней к подъезду стены. Со стороны боковой стены позиция для меня была выгоднее, но там я мог стать мишенью того типа, что спрятался в подъезде, если "виоланчелистка" вдруг его проморгает.