Бенедикт недоуменно свел брови. Такого он не ожидал.

– Но почему?

Ее губы были сжаты в тонкую нитку. Сейчас она представляла собой ледяную статую сдержанности и, казалось, отдалялась от своего гнева, замыкаясь в холодном безразличии. Только грудь быстро вздымалась, выдавая ее возбуждение.

– Не хочу усложнять отношения с родными, пока они не уехали в Лондон.

Она лгала. Причина была достаточно веской, но он ни на минуту не поверил. И готов был прозакладывать голову, что тут что-то другое.

Он медленно покачал головой:

– Нет, вы чего-то недоговариваете. В чем дело?

– Не знаю, о чем вы. Вам известно, что расстраивать моих родителей нельзя. Не хочу, чтобы кто-то помешал моим планам остаться здесь.

– Это часть правды. Но не единственная причина. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы поверить.

– Вы смеете предполагать… – начала она, раздувая ноздри.

– Именно. Вы не хотите, чтобы кто-то узнал мое имя. Почему?

– Ладно, – выдавила она, впиваясь пальцами в обивку кресла. – Мой отец вызовет вас на дуэль, если узнает о вашем обмане.

– Он, разумеется, будет недоволен, но сомневаюсь, что вызовет меня на дуэль. В конце концов Ричард тоже участвовал в фарсе.

– Ошибаетесь. Дело не в фарсе, а в вас.

– Но при чем тут я? Вы никогда не говорили о том, как все кончилось, иначе Ричард обо всем узнал бы первым.

Эви покачала головой.

– Ричарда там не было. Зато был отец, и он все знает.

– Ради Бога, Эви, это было семь лет назад. Сомневаюсь, чтобы он вызвал на дуэль человека, написавшего дурацкое письмо. Тем более что в то время я был почти мальчишкой.

– Вы понятия не имеете о том, что он сделает. Папа презирает вас, а я не позволю его расстраивать.

– Презирает меня? Но я ничего не понимаю. Вы что-то утаиваете, я уверен. Что именно?

– Не ваше дело…

– Мое! Случилось что-то такое, что заставило вашего отца презирать меня! И даже если он знает про то чертово письмо, такая реакция выглядит очень странной.

– Да…

– Нет… Скажите, Эви, – умолял он, подступая еще ближе. – Что случилось?

– Я отправилась за вами! – вскричала она, яростно сверкая глазами.

– Что? – ахнул Бенедикт.

– Собрала сумку, оседлала лошадь и поскакала за вами.

Она повесила голову, отказываясь встретиться с его испытующим взглядом.

– Конюх побежал к отцу, когда утром моей лошади не оказалось в стойле, и папа помчался искать меня, гоня своего жеребца во весь опор. Я едва не погубила себя из-за глупой, ребяческой влюбленности.

Она подняла глаза, и он отметил, каким напряженным было ее лицо.

– Он был очень зол, но даже не накричал на меня. Потому что увидел, как сильно разбито мое сердце. Он обещал хранить мою тайну и следующие несколько дней не отходил от меня. Тогда я и начала проводить больше времени на конюшне вместе с ним. Это дало мне возможность сосредоточиться на ком-то, кроме Хастингса-предателя.

Бенедикт задохнулся. Хастингс-предатель? Никакие иные слова не могли ранить его более жестоко. Он хорошо знал, что такое предательство. Оно терзало и изводило его с той минуты, как слова Генри достигли ушей Бенедикта, менее недели назад прятавшегося в темном, окутанном туманом дворе Фолкстона.

Она выпрямилась и смело встретила его взгляд.

– Не хочу, чтобы папа знал о вашем присутствии здесь. Тогда он мгновенно бросится мне на помощь. Мне все равно, если он изобьет вас до полусмерти, но я не желаю, чтобы он снова держал меня около себя. И я не вынесу жалости в его глазах при каждом взгляде на меня.

Бенедикт изучал Эви, ее сведенные плечи и упрямые, измученные глаза. Все подсказывало ему, что он может утешить ее боль и обиду и успокоить душу, если обнимет и прижмет к себе. Выразит телом то, что не может сказать словами.

Но она не подпустит его к себе без веских причин.

И тут ему в голову пришла идея. Рискованная, но что ему терять?

– Я придержу язык, но взамен попрошу поцелуй, – тихо сказал он, не сводя с нее глаз.

Эви отпрянула словно от удара. Как он смеет говорить подобные вещи?! Только бессердечный негодяй может потребовать такого от леди! Особенно оскорбленной и преданной…

Холод, наполнявший сердце, вылился в слова:

– Вы уже получили свою цену, сэр. Сегодня ночью, если помните.